© Любовь Сушко, 2021
ISBN 978-5-0055-8639-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Век – каменный цветок. Сновидения и тайны
Серебряный век – драгоценная чаша вина.
И смех поэтессы, и Невский, лишившийся сна.
В плену маскарада какие-то тени резвятся,
Все будут навзрыд и грустить и задорно смеяться.
Но свет опустел – там объявлена нынче война,
Война мировая, как странно металась она,
Прекрасная дама, в пылу, в пустоте и дали,
Чего ей хотелось, о пусть уж луна догорит.
И в форме военной стоят адмирал и поэт.
Уходят в забвенье, прощенья их времени нет.
И бедные Музы той музыки слышат набат.
И ужас союза любую убьет, говорят.
Но только сначала они еще будут играть.
Серебряный век, как свеча, он готов полыхать.
И в зареве алом иные миры проступают.
И ужас войны, и стихи на костре полыхают.
И варвары снова вернулись на их вечеринки,
Истерзано слово, страшны в пустоте поединки…
Забытых поэтов, как мертвых они вспоминают.
И снова сюжеты в тумане ночном догорают.
И тайны усадьбы сгоревшие в пропасть уносят.
Но что там, скажите? Там просто надвинулось осень.
Семнадцатый год, рубежи – в них реальность тонула,
Прекрасная Дама ушла, но еще оглянулась.
Смотрел император на гибнувший мир безучастно.
Расстрел за расстрелом, душа и темна и безгласна.
И света конец в серебре и печали внезапной,
Терновый венец, он любому достанется завтра.
А нынче расстрелы, и Невский пустой серебрится,
Но что это, милый, кошмар о России мне снится…
И смех поэтессы, и Невский, лишившийся сна.
Серебряный век – драгоценная чаша вина.
У него глаза такие, что влюбиться каждый должен.
А. Ахматова
Она исчезает, во мраке она растворится,
А он не окликнет. Останутся только стихи.
Лишь маски мелькают в метели, теряются лица.
За ним, как метель, незнакомка напрасно летит.
Смеется старик, в эту бездну его увлекая,
Молчит пианист, и хрипит обреченно рояль,
И только цыганка, из вьюги немой возникая,
Танцует, над бездною, сбросив одежды, он шаль
Протянет ей снова, укутает он, обнимая,
О, жрица немая, с тобой откровенен поэт.
Тебе он поверит, актрисы притворно рыдают,
И громко смеются враги, и прощения нет.
Игрушка судьбы, чародей запоздалой метели,
Куда он несется, и с кем проведет эту ночь?
В пылу маскарада, куда его тройки летели,
И черная роза покорно лежала у ног.
Страшна его власть, а стихи его странно прекрасны,
И Демон безумный, впервые парит в небесах.
Молчит Пианист, все мольбы и усмешки напрасны.
Коснуться щеки, утонуть в этих синих глазах.
И после не жить, а писать и случайно встречаться,
И память хранить о растаявшей где-то вдали
Отчаянной встрече, им было обещано счастье,
Безумное счастье, но им не дожить до любви
Впервые на вечере у В. Иванова, в его знаменитой Башне, К. Бальмонт потребовал, чтобы никому не известный юноша прочитал свои стихи. Он читал «Незнакомку» и в 5 и в 6 раз, пока не заалел рассвет нового дня, и все они должны были признать, что он гений и отступить в тень так и пришел в мир АЛЕКСАНДР БЛОК
(из воспоминаний)
Когда бесновались поэты,
он тихо сидел и молчал,
И каждый хотел быть воспетым,
и каждый себя назначал
Быть первым, эпоху сметая,
и всех убирая с пути,
И вдруг наклонился профессор:
«А вы, рассудите, прочтите
Хоть что-то». И все зашумели,
когда он поднялся над ними,
И блики рассвета алели.
В пылу и дыму, там курили
Усталые дамы, и где-то
настигла двоих эта страсть,
Прочел он за миг до рассвета,
все знали, что сменится власть.
– И пахли древними поверьями,
– как тихо и странно читал,
Сначала они не поверили,
но этот молчанья накал
И все позабыли, оставили,
и дева, во власти огня,
И миром безжалостно правили
иные законы, кляня,
К себя удалился профессор,
блудницу во мраке схватил,
Метель, или шумная пресса,
бросалась за ним, и спешил
Он миру признать, задыхаясь,
что гений в той башне глухой
Бесстрастному миру являясь,
их всех поведет за собой.
И пьяный тот бред записали,
о, как он хотел обмануться,
Но странные строки звучали,
и эхом они отзовутся,
В начале столетья, и после,
когда их сметет ураган,
Влетает его «Незнакомка»
в осенний безумный туман.
И девочка в новом столетье,
его не забудет стихи,
За всех он споет и ответит,
за взлеты, разврат и грехи,
И только усталый профессор,
в Париже не сможет забыть
Как в башне еще до рассвета,
сумел он ПОЭТА открыть.
А в Башне было шумно и тревожно Тень Незнакомки
А в Башне было шумно и тревожно,
Враждебны тайно, явно влюблены
Поэты проверяли осторожно —
Не избежать сраженья и войны.
И чья-то боль стояла за стихами,
И чей-то взлет падением грозил.
Вдруг строки «Незнакомки» в этом гаме.
О, как он тихо-тихо говорил.
И смолкли, отрешившись, все поэты.
И слушали в печальной тишине.
И Незнакомки явные приметы.
И танец при сияющей луне.
Холодный свет, печали и туманы.
Бальмонт очнулся первым и поник.
И стал тогда для всех таким желанным,
Не затерялся он средь остальных.
А страсти там так яростно кипели,
Все понимали – истина в вине-
И только на рассвете птичьи трели
Вели их по внезапной тишине.
Рождение поэта – это мука,
Но он взлетел, чтобы потом упасть,
Враждебны тайно, от такого звука
Все воскресали в темноте опять.
И где-то затерявшись в ресторане,
Упрямо ждал явления страстей,
А женщина заманит и обманет,
И он во мглу бредет один, ничей…
2. Анна
Она ждала на Невском до рассвета,
Она хотела суть его понять.
Но не было в ночной глуши поэта.
Он продолжал по городу гулять
И пить вино, и с девами чужими.
Беседовать о тайне бытия.
Она напишет про глаза такие.
Уйдет в туман, лютуя и горя.
И снежный мир его опять скрывает.
И исповедь его твердят с утра.
Лишь Анна от сомнений замирает
И понимает, что забыть пора.
Но вот еще немного, каменея.
Все не уходит от чужих ворот,
И отказать ему она не смеет,
Она судьбу и откровенье ждет.
Но не было в ночной глуши поэта.
Он продолжал по городу гулять,
Она ждала на Невском до рассвета,
Она хотела суть его понять
Болезнь моя росла, усталость и тоска загрызали, мне трудно дышать
А. Блок. Дневники 25 мая 1921 года
Если шторм нас оставит в покое,
Если буря смирила свой пыл,
То замрет в тишине над рекою
Ясный месяц, страданья забыв,
Он смотрел в этот мрак, угасая,
И не видел уже ничего.
И какая-то дама чужая,
Обольстить все пыталась его.
Это было последнее лето,
Скоро август, седьмое число,
Мы отсюда все знали про это,
А поэта куда-то влекло.
И свеча, у лица догорая,
Словно строчка забытых стихов,
В этой бездне манящей витая,
Про любовь все поет, про любовь.
Отшатнулся, ушел не прощаясь.
Как – то странно смотрел в эту ночь.
– Погадать тебе, грустный красавец.
– Ты ничем мне не сможешь помочь.
В мае маяться, знаю, пристало,
Все шептала растерянно там,
И душа в эту даль улетала,
И уже не явиться стихам.
Было странно прощать и прощаться,
Все проститься, но как по другому,