О дитя, иди скорей
В край озёр и камышей
За прекрасной феей вслед -
Ибо в мире столько горя, что другой дороги нет.
У.Б. Йейтс
Щенок был белоснежный, с такими рыжими ушами, что они казались красными. Он возился в грязи возле тростниковой подстилки, на которой лежала ощенившаяся ночью Дина.
– Что же ты? – упрекнул собаку Мартин, подбирая щенка и подсовывая к двум собратьям. – Он же голодный.
Дина слабо махнула хвостом. Она часто дышала, в уголках глаз запеклись бурые корочки.
– Попить ей надо, – закончившая доить коз мать плеснула в миску молока. Выпрямилась, потирая поясницу, и замерла, разглядывая третьего щенка.
– Красивый, правда? – Мартин пальцем погладил шелковистую белую мордочку. – Ой, смотри, у него глаза открылись!
– Иванова ночь! – мать стянула у горла вязаную шаль. Начинающийся день обещал быть тёплым, но её сотрясала дрожь. – Опять…
Она закашлялась – сухо, надрывно, зажимая рот ладонью. Согнувшись, вышла из хлева. Мартин беспомощно посмотрел ей вслед. Дина заскулила. Миска стояла у самой ее морды, но собака даже не принюхивалась. Мартин окунул палец в молоко, поднес к ее носу. Дина вздохнула и закрыла глаза. Два серых щенка пищали, тыкаясь незрячими мордочками в ее тощие соски. Мартин уронил руку. Белый щенок приподнялся на дрожащих передних лапках, ухватил его палец и принялся сосать.
Бриджит стояла, прислонившись к стене хлева. Подойник она поставила на землю, чтобы не расплескать молоко. Проклятый кашель! И травы больше не помогают. Бриджит отняла от губ ладонь. Опять кровь, всё нутро ей этот кашель отбил. Она отерла ладонь о передник. Что будет с Мартином, когда она умрет? Соседи и так на него косятся, а теперь ещё этот щенок…
– Мама! – из хлева выглянул Мартин. Одной рукой он вытирал слезы, другой – скрюченной – неловко прижимал к себе белого щенка. – Мама, Дина умерла…
Бриджит подняла глаза на своего единственного сына. Худой, кривобокий, голова едва держится на тощенькой шее. Не ребенок – надломленный стебель чертополоха.
– Дина была уже старая, сынок, – Бриджит сглотнула солоноватую слюну. – А щенки ее?
– Они не пьют козье молоко. Только этот, – Мартин погладил белого щенка. – Я его с пальца покормил, но у него задние лапки не шевелятся. Отчего это, мама?
"Что вам нужно от меня? – бессильно подумала Бриджит. – За что вы меня мучаете? Ведь двадцать лет прошло!"
Каким жарким было то лето. С душными, грозовыми ночами. На холме Кюленаграна в разрушенном форте фэйри отцветала бузина. Все дети знали – кто встанет под куст бузины на Иванову ночь, тот увидит короля Добрых соседей. Бриджит поспорила с соседским Патриком, кто из них не струсит пойти туда ночью. Патрика вовремя поймала мать. Бриджит отыскали только утром – спящую на склоне холма.
Родители потом год следили за ней. Бриджит на всю жизнь запомнила их взгляды исподтишка – испуганные, недоверчивые. Теперь люди так же смотрят на ее сына. Неужели она чем-то обидела Добрых соседей? Сколько лет она задает вопросы в пустоту. Никто ей не отвечает – ни Бог, ни Они.
– Что ж, – Бриджит вздохнула, – бери щенка в дом. Бог даст, вылечим.
***
Лопаты с чавканьем поддевают сырую землю, бросают её на дерн, уложенный на крышку гроба. Середина декабря, а снега ещё ни разу не было. Мартин переступил окоченевшими ногами. Из старых башмаков он вырос, а новые мама купить не успела. Мартин мазнул ладонью по щекам, стирая холодные капли. Он не плакал. Ночью Финн лизал ему лицо горячим языком и слизал все слезы. Теперь Мартин прятал от серого света сухие глаза. Мамина шаль, которой он укрылся с головой, напиталась моросью, отяжелела. Мартин хотел домой, к горящему в очаге торфу, к запаху парного молока, свежесрезанного тростника и вереска. К теплу свернувшегося на их общей постели Финна.
Имя сказочного героя выбрал для щенка Мартин. Чтобы вырос сильным и смелым. Все лето Финн пролежал в старой люльке, плетеной из ивовых прутьев. При виде Мартина поднимал лобастую голову, смешно топорщил рыжие уши. Почти не скулил, даже когда Мартин брал его задние лапы, разминал, гладил, как научила мама, прикладывал влажные листья щавеля. Клал на пол, заставляя понемногу ползать.
На третий месяц щенок сам вылез из люльки и с тех пор ни на шаг не отходил от Мартина. Мама тогда заулыбалась, и даже, вроде, поздоровело ей.
Священник всё читал молитвы. Тяжелая ладонь опустилась на плечо Мартина, нажала, заставляя опуститься на колени. Штаны тут же напитались холодной водой. Теперь долго сохнуть будут. А ведь огонь в их хижине сегодня не разводили. И тростник на полу не меняли. А коз ещё вчера увела к себе соседка. Финн зарычал на нее, она шарахнулась, плюнула в его сторону и перекрестилась. Мартин обнял щенка, погладил, успокаивая. Соседка что-то пробормотала и снова плюнула через плечо.
Наконец служба закончилась. Могилу засыпали доверху. Ноги Мартина застыли уже до бедер, колени ломило. Чтобы встать, пришлось оттолкнуться здоровой рукой от земли. Шаль при этом чуть не упала. Марнин чувствовал на себе любопытные взгляды соседей, пока брел за дедом по размокшей дороге. Пэт Боланд приехал затемно и сказал, что они уедут сразу после похорон.
Мартин смутно помнил своего отца. Дэвид Боланд умер, когда мальчику было пять лет. В памяти остались сильные руки, колючая щетина, веселый смех, стук молотка. Отец любил насвистывать во время работы, и Мартин пытался ему подражать, но губы не слушались, и мелодии ускользали.
Пэт и Нора Боланд – отец и мать Дэвида – жили на хуторе возле городка Клонмелл. Мартин с мамой ни разу у них не были. Отец раз в году ездил к родителям, но они его не навещали. Только однажды Мартин видел Нору и Пэта Боландов – когда они приехали на похороны сына.
– Пошевеливайся.
Пэт даже не зашел в хижину. Узелок с тремя рубашками и теплыми штанами Мартина уже лежал в телеге. Серая лошадь нервно косила глазом на белого рослого щенка с огненно-рыжими ушами. На кладбище Финн не пошел, остался лежать на пороге хижины. А теперь радостно прыгал вокруг Мартина.
– Он с тобой, значит? – Пэт тяжело глянул на щенка.
Мартин молча кивнул. Финн навострил уши, посматривая то на хозяина, то на чужого человека в пропахшей дымом куртке. На скулах Пэта заходили желваки.
– Ладно, – буркнул он. – Поехали.
***
Конь бежал ровной рысью. Деревня Балливадлеа осталась далеко позади, а Мартин всё оборачивался. Он любил их с матерью хижину. Любил огород с тремя корявыми яблонями и грядками, которые старательно пропалывал. Любил луговину за домом, где паслись козы. Там каждое лето цвел волшебный лусмор11. Умные козы не ели высокие стебли с пурпурными цветами.
Кто теперь будет жить в их хижине? Или придут люди с ломами и разрушат её? Пока мама была здорова, она вязала красивые шали, лучше всех в деревне, и продавала в Клонмелле. Им хватало на аренду жилья. Мартин тихонько шмыгнул носом. От тряски у него заболела голова, ныли пальцы и колени, как всегда в холодную сырость. Финн легко бежал рядом с телегой, его радовала эта прогулка. Глядя на него, никто бы не поверил, что в первые три месяца жизни этот щенок ползал, волоча за собой задние лапы. Время от времени Финн весело подпрыгивал и тыкался головой в колени Мартина. Пэт глухо молчал, изредка потряхивая вожжами. К обеду у Мартина забурчал живот. Пэт достал сверток с ломтями хлеба, намазанного маслом. Сунул два куска Мартину и внимательно, с непонятным ожиданием смотрел, как мальчик ест. Потом отвернулся. Тогда Мартин тихонько бросил половину куска Финну. Тот поймал на лету и проглотил. Мартин бережно собрал с колен все крошки и отправил в рот. Хотел заговорить с дедом, но не мог придумать, что сказать. Так – в давящем молчании – они и добрались до хутора.
