Мы всегда себя обманываем.
Вот я, например, прекрасно знаю, что далеко не красавица, где там…
Никаких тебе голубых глаз – тех лазурных очей, в которые мужчины готовы смотреться часами, любуясь собственным отражением, тех лазурных очей, в которых мужчинам хотелось бы тонуть и тонуть, чтобы их спасали и спасали. Фигурой манекенщицы природа вашу покорную слугу тоже не наградила: я скорее полненькая… даже, можно сказать, толстая, – во всяком случае, на автобусном сиденье рядом со мной не очень-то поместишься, и мужчине среднего роста в одиночку меня руками не обхватить. О нет, я не из тех прелестниц, кому нашептывают бесконечные тирады со вздохами вместо каждого знака препинания. С такими, как я, разговор обычно короткий, и даже самый завалящий мужичок ограничивается прямолинейными формулировками: голый костяк желания, ни тебе сочной мякоти, ни тебе хрустящей корочки.
Все это я отлично знаю.
И тем не менее, когда Жо нет дома, пока он не вернулся с работы, мне случается, поднявшись в спальню, замереть перед зеркальной дверцей нашего платяного шкафа, – кстати, надо бы напомнить мужу, чтобы прикрепил шкаф к стене как следует, не то еще через день-другой он во время моего созерцания рухнет и от меня останется мокрое место.
Насмотревшись вдоволь, я закрываю глаза и раздеваюсь. Медленно-медленно, так медленно, как не раздевал меня никто и никогда. Всякий раз меня немного знобит, и я поеживаюсь, но продолжаю, а раздевшись догола, не сразу открываю глаза. Теперь надо немного выждать. Посмаковать ощущения. Позволить мыслям свободно блуждать. Помечтать. И я отдаюсь грезам. Сначала мне видятся волнующие томные тела из альбомов с репродукциями, которые в прежние времена были разбросаны у нас по всему дому, а потом эти томные тела постепенно сменяются разнузданными – из глянцевых журналов.
Вот тогда-то, наконец, я потихоньку, так же медленно, как раздевалась, поднимаю веки.
И смотрю на собственное тело.
И вижу: свои черные глаза, свои маленькие груди, спасательный круг жирка на месте талии, спутанную черную шерстку пониже…
И вижу, как я красива, – да, клянусь, в подобные минуты я хороша собой, даже очень хороша.
И мысль о том, насколько я красива, делает меня бесконечно счастливой. Более того – чертовски сильной.
Да, я сознаю свою красоту, и она помогает мне забыть о неприятных вещах. Я забываю скучноватую галантерейную лавку. Забываю болтовню и лотерейные карточки сестер-близнецов Даниель и Франсуазы – их парикмахерская под названием «Красивая прическа» соседствует с моей галантерейной лавкой. Да, именно она, моя красота, помогает мне забыть обо всем скучном, застывшем и неизменном. О таком, как эта пресная жизнь без единого события. О таком, как этот город без аэропорта, этот ужасный серый город, откуда нет ни малейшей возможности сбежать и куда никто никогда не приедет, ни один похититель сердец, ни один белый рыцарь на белом коне.
Аррас[1]. Население сорок две тысячи человек, четыре гипермаркета, одиннадцать супермаркетов, четыре забегаловки, с десяток средневековых улочек и мемориальная доска на улице Труа-Визаж, напоминающая забывчивым прохожим о том, что 24 июля 1775 года в доме № 222 по улице Мируар-де-Вениз (так раньше Труа-Визаж называлась) родился Эжен-Франсуа Видок[2].
Ну и еще моя галантерейная лавка…
Когда я, вся голая и такая красивая, стою перед зеркалом, мне кажется, будто достаточно взмахнуть руками – и я взлечу. Легко взлечу, грациозно… И мое тело станет в полете точно таким же, как прекрасные тела на репродукциях из альбомов в доме моего детства. Станет таким же прекрасным – и уже навсегда.
Вот только я никак не решаюсь попробовать…
Хлопает дверь, слышатся шаги – Жо пришел с работы, – и этот шум, как всегда, застает меня врасплох. Шелк моих грез расползается, прореху уже не залатать. Я наспех одеваюсь – и сияние моей кожи хоронится в тени. Мне-то известно, какая редкостная красота таится у меня под одеждой, но Жо никогда не видит этой красоты.
Однажды он сказал мне, что я красивая. Это было больше двадцати лет назад, и мне тогда тоже было чуть больше двадцати. В тот день на мне был прелестный наряд – голубое платье с золотистым поясом, почти как от Диора, – и Жо сразу же захотелось со мной переспать. Его комплимента оказалось достаточно, чтобы все прелестные одежки мигом с меня слетели.
Сами видите – мы всегда себя обманываем.
Потому что любовь не выдержала бы правды.
