Я не мог не написать эту книгу, хотя осознал это окончательно, лишь создав на экране компьютера новый файл. На виртуальный белый лист мне предстояло переложить то, о чем я не раз уже рассказывал вслух своим друзьям, слушателям, туристам. Это было то, к чему привела меня судьба. Значит, пришло время…
Много лет назад, еще в Советском Союзе, школьником я много ездил на экскурсии. Организовывал их профком поликлиники, где работала моя мама, и благодаря ей выходные в музеях, в автобусах с замечательными гидами и интеллигентной публикой – врачами и медсестрами того, советского, времени – были для меня привычным и приятным времяпрепровождением. Большинство экскурсий были хотя и чудесно хороши, но стандартны для жителей Москвы и Подмосковья: Троице-Сергиева лавра и Алмазный фонд, Бородинское поле и Петрищево (кому из молодых сегодня что-то скажет это название?), Исторический музей и мемориальные дома-музеи русских писателей. Заметно выделялись из этого ряда две поездки: в Пушкинские горы, где гидом тогда работал Сергей Довлатов, чего я, в силу возраста и не наступившей еще для его понимания эпохи, заметить, конечно, не мог, но где и без того было удивительно красиво и в воздухе растворялась поэзия, и еще одна… Называлась она «По памятным местам КГБ СССР в Москве».
Во время той поездки мы почти не выходили из автобуса, лишь через окна рассматривая места, показываемые экскурсоводом: гастроном № 40 на улице Дзержинского, воспетый экс-полковником разведки великолепным писателем Михаилом Любимовым, могучее здание КГБ, известное как «Дом 2» (тогда еще безо всяких ассоциаций с ужасным ТВ-проектом наших дней), места явок и тайниковых операций, где происходили передачи корреспонденции и посылок агентам, точки выхода на связь и задержания иностранных разведчиков советскими органами госбезопасности. Все это сопровождалось интригующими пояснениями гида, выделенного нам профкомом клуба КГБ все на той же улице Дзержинского: «Видите нишу в стене – там удобно оставлять контейнеры в виде смятых банок; а вот на этом мосту брали Трианона-Огородника, и сотрудница ЦРУ Марта Петерсон пыталась демонстрировать группе захвата приемы каратэ». Я был еще мал и немногое из той экскурсии запомнил на всю жизнь, но для меня, пусть и в меньшей степени, чем для того же Михаила Любимова, стало очевидно, что «каждый камень в Москве дышит Органами».
Конечно, эта экскурсия середины 1980-х годов была совсем неполной и недостаточной для понимания гения чекистского места в советской столице – нам ни слова не сказали о том, о чем рассказывают на экскурсиях сегодняшних: о тайной «лаборатории Х» доктора Майрановского в Варсонофьевском переулке, о тюрьмах – Бутырке, Таганке, Лефортово, Сухановке, или о местах массовых расстрелов политзаключенных во дворике больницы № 23 «имени Медсантруд», на московских кладбищах и на полигонах: Бутовском и Коммунарке. Все это пришлось изучать самому – потом, когда стало можно, и когда оказалось, что на том же Бутовском, мимо которого мы с отцом ясными зимними выходными бегали на лыжах покататься на Сухановских горках, лежат вместе и мои предки, и герои моих сегодняшних исследований. Но тогда, в юности, я этого еще не знал и думал, что все это очень романтично: служба в органах, разведка, контрразведка, слежки, явки, тайники… Неудивительно, что мне очень хотелось самому быть причастным к «героике чекистских будней» и, написав однажды под копирку сочинение на тему «Почему я хочу служить в органах КГБ СССР», я чуть в этих самых органах и не оказался. Наступивший 1991 год с его путчем и настоящей, а не декларируемой, гласностью разрушил юношескую мечту, вскоре (и, признаюсь, довольно легко) заменив ее новой – мечтой о далекой и экзотической Японии, и в этом уже не было ничего тайного и шпионского – на мой вкус, страна оказалась слишком хороша для этого. В качестве атавизма прошлого увлечения сохранились лишь тяга к военному порядку на столе (хороший вуз не знания должен давать, а дисциплину и способность к исследованиям – считал Михаил Булгаков, и я с ним совершенно согласен), да некоторые представления о том, что такое военная служба. Но воспоминание о том, как я однажды, выполняя учебное задание, не смог найти конспиративную квартиру в центре Москвы, сыграло фрейдовскую шутку с моим подсознанием. Подсознательно пытаясь все время исправлять допущенную когда-то ошибку, я полюбил ходить по карте и теперь физически плохо себя ощущаю, если не изучу окрестности любого нового места, куда заносит меня судьба. В Японии эта привычка переросла не только в навязчивую тягу подольше и почаще находиться на свежем воздухе, но и в возможность заработка – попав в 2002 году на стажировку в аспирантуру Токийского университета, я вскоре впервые попробовал себя в качестве гида для русских туристов и потом отдал этому занятию несколько лет. Уже в то время я интересовался судьбой основателя русского дзюдо и самбо – выпускника Токийской православной семинарии Василия Ощепкова. Много лет спустя, когда я узнал, что он тоже был своеобразным гидом, водившим русских туристов по японской столице, то не очень-то и удивился: все это должно было когда-то соединиться в единое целое. Особенно если речь идет о Токио – городе странном, трудно понимаемом, далеко не сразу раскрывающем свое обаяние и свои тайны перед иностранцами, но прекрасном, мистическом и удивительном…
Название этого места в буквальном переводе на русский язык означает «Восточная столица» – в отличие от столицы западной, традиционной, культурной, императорской – Киото. Хотя Токио город сравнительной молодой – ему всего около половины тысячелетия, это, безусловно, сердце Японии, ее мозг, ее главный нерв. Именно с этим городом связана основная часть истории взаимоотношений русских и японцев, нашей страны и Страны солнечного корня, как переводится с японского слово Нихон – Япония.
Неудивительно, что, впервые попав в этот удивительный город, я тоже далеко не сразу понял и прочувствовал все его очарование, но зато очень скоро столкнулся со знакомой с юности темой – гением места советской разведки. Столкнулся даже раньше, чем узнал об этом, но на то она и есть – тайная служба. Впрочем, подробности того, как и где я, в одиночку и со своими друзьями, искал и находил в Токио следы героев и антигероев советских спецслужб, я расскажу в соответствующих главах этой книги. Пока же – лишь несколько необходимых вводных слов.
Разведка медленно и крайне неохотно раскрывает свои секреты. Разведка любая – в нашем случае, что японская, что русская. Правда, есть и различия в способах хранения секретов и в технике их постепенного раскрытия. В нашей стране, где принято беречь пуще глаза любую информацию – на всякий случай и «как бы чего не вышло», где один закон дублирует, одновременно противореча ему, другой, тайны хранятся непостижимо долго и охраняются строго. Даже если времени прошло столько, что раскрытие их становится насущной необходимостью для понимания собственной истории, а нераскрытие, наоборот, только вредит воспитанию подрастающего поколения. У нас всегда можно сберечь в секрете самый незначительный для разведки документ, который мог бы дать возможность исследователям восстановить личную жизнь героя, но не даст – просто потому, что «а вдруг…». В Японии законы соблюдаются строго: сказано – такого-то числа тайна должна перестать быть тайной, и перестанет. Но… В этой стране даже о многих очевидных казалось бы вещах часто бывает не принято говорить, а уж когда дело касается настоящих загадок прошлого, то тут тоже иногда возникают серьезные проблемы. Поэтому, когда родилась мысль написать книгу о «шпионской топографии Токио», сразу возник вопрос: на основании чего писать? И о ком писать?
