В тот самый день, 24 января 1588 года, на Париж упал необыкновенный туман.
Было воскресенье, но в тот день Бог отнял у людей солнце, а птицы падали на лету. И в этом странном тумане невозможно было различить друг друга, даже идя рука об руку.
Проклятье свершилось необыкновенно, удивительно и страшно. Те, которые знали о нем, падали замертво, а непосвященные были охвачены тревогой и ждали Конца Света.
Нет, в тот день не пришел Антихрист. Не был это и гнев Божий. То вышла из равновесия чаша человеческого правосудия и свершилась ужасная месть, над смыслом которой задумался сам Господь.
Потому и опустился непроницаемый и темный туман на Париж и его окрестности, чтобы скрыть от глаз людских их нелепую справедливость и жалкий гнев.
Говорят, в этот день освободились чистые души, выпорхнув на просторы Безграничности, словно невесомые прозрачные мотыльки, а темные, отягченные ненавистью сущности камнем канули в Бездну…
Не станем спорить, можно ли увидеть это, а лучше задумаемся над своими делами и поступками, над мыслями и намерениями и отправимся в далекую Францию XVI века в один из вечеров за несколько месяцев до упомянутого воскресенья 1588 года…
Упавшие на землю и сгущавшиеся с каждым мигом сумерки быстро поглощали остатки животворного солнечного света, а на побледневшем тускнеющем небе начинали робко проступать первые звезды. Изредка налетал теплый ветерок, несмело нарушая духоту августовского вечера. И казалось, будто земля покрывается огромным куполом, и вправду сотворенным из лучшего хрусталя, так он был прозрачен и светел.
Но вечер уже отступал в небытие, давая власть царице Ночи.
На горизонте стали пропадать розовые полосы вечерней зари. По пыльной, выжженной степи все чаще порывами проносился освежающий ветер, то и дело обгоняя одинокую повозку, которую тянула пара тощих престарелых лошадей. Четвероногие трудяги тяжело, с рабским безразличием тащили кибитку по разбитой дороге и, если бы не погонщик, подхлестывающий их, они тотчас бы остановились. Животные шли, едва переставляя ноги, с тупой покорностью пережевывая удила и ничего не различая своими глазами, помутневшими от старости. Казалось, они погружены в размышления, сколько же им довелось пройти в жизни таких вот лье, волоча за собой эту повозку по испепеленным солнцем и раскисшим в дождь французским дорогам.
В темноте повозки раздался голос:
– Альфонсо, не пора ли остановиться?
Судя по чистоте и звучанию, голос принадлежал молоденькой девушке.
– Не вижу смысла останавливаться посредине степи вдали от жилья, – откликнулся на это голос пожилого мужчины.
Кто-то встал и зажег фонарь. Тусклый свет едва пробивался сквозь покрытое копотью толстое стекло, но даже в этом освещении было видно, как гневно сверкнули глаза круглолицей молодой красавицы.
– И не смотри на меня столь сурово, – добавил полноватый высокий мужчина, поправляя фонарь.
– Ты совсем не бережешь нас! – пожаловалась девушка. – Меня так растрясло за день, что я даже не знаю, как завтра буду играть! У меня скоро начнется мигрень! – красавица скривила губы.
– Ну, хорошо, – сдался мужчина. – Сделаем остановку.
– До утра! – Взвизгнула девушка и крикнула. – Дени! Хватит выбивать пыль из этих хвостатых мешков, иди отдыхать!
– Лошади устали, – подтвердил Альфонсо. – Надо их пожалеть!
– А кто меня пожалеет?! – надулась девушка и вдруг запела громко и радостно. – Прохладный дует ветерок…
– Карменсита! Уймись! – воскликнул из темноты молодой мужской голос. – Ты меня разбудила!
– У меня прилив вдохновения! – отрезала девушка.
– Ты всегда думаешь только о себе!
– А о ком мне еще думать! О тебе, что ли?
– О нас обо всех. Ложись и спи.
Карменсита вздохнула:
– Здесь так душно и все время трясет. И копыта стучат!
– Если бы ты работала, как мы и уставала за день, ничто бы не было тебе помехой для сна. И вообще… лучше бы ты не пела никогда.
– Это еще почему?
– Не умеешь, не пой!
– Ты много в этом смыслишь! – огрызнулась девушка. – К тому же с тобой никто не разговаривает.
Во время этой словесной перепалки возница остановил животных и на ощупь влез внутрь повозки.
– Ой! Увалень! – взвизгнула Карменсита. – Ты зачем меня ущипнул?!
– Да так… хотел потрепать по щечке… – попытался оправдаться Дени. – Но тут так темно…
– …Что ты спутал щеку с кое-чем другим… – вставила девушка.
Она ждала ответа, но Дени молча пробрался между тюками и хламом на свое место, где принялся устраиваться, подсовывая под изголовье какие-то тряпки.
– Эй, нахал! – опять вскрикнула девушка. – Ты зачем взял мою нижнюю юбку? Чтобы ее изгадить и превратить невесть во что?!
– Он любит, чтобы голова во время сна была повыше! – отозвался все тот же молодой голос.
– Да, – подтвердил Дени.
– Он боится кошмаров, – добавил голос. – Известно, что когда кровь приливает к голове, нас посещают всякие чудовища и злодеи.
– Да, – снова сказал Дени.
– Неужели? – ерничая, заявила Карменсита. – А ну верните мне мою юбку и больше к ней не прикасайтесь! Я требую бережного обращения с предметами моего туалета!
– На, забери, – пробурчал Дени. – постыдилась бы…
– Мне стыдиться нечего! – гордо ответила девушка, приняла из его рук юбку и принялась деловито рассматривать ее в тусклом свете фонаря.
– Ну вот! Я так и знала! – с возмущением воскликнула Карменсита. – Почти изгадили и почти помяли! Кто ее будет мне гладить?
– Ты сегодня угомонишься? – не выдержал голос.
– Спи и не слушай!
– Ты мертвого из могилы поднимешь, на это у тебя особый талант!
– Талант? – Карменсита засмеялась. – Приятно знать, что ты талантлива! Спасибо за комплимент!
– Пожалуйста. И заткнись, наконец!
Девушка оставила последнюю фразу без колкого ответа, который так и вертелся у нее на языке. Она скомкала отвоеванную юбку и сунула себе под голову.
Затем долго что-то искала в полумраке.
– Где мое одеяло?
– Подо мной, – отозвался голос.
– Немедленно отдай!
– Не отдам! Мне оно нужнее.
– Это еще почему?
– Я сплю на полу, а ты на лавке. Тебе тепло, а тут дует в щели.
– Вот и найди себе что-нибудь другое, чтобы щели затыкать.
– Сама себе ищи. Возьми мою куртку и успокойся.
– Я не могу.
– Что, тебе трудно снять куртку с гвоздя?
– Нет, мне не трудно, но я же девушка.
– Да? И в чем связь?
– А ты мужчина.
– Ну.
– Если я укроюсь твоей одеждой, не будет ли это означать, что…
– Что?
– Признайся, ты же в меня влюблен!
– В тебя влюблена только ты сама!
– Грубиян! – фыркнула Карменсита, дотянулась до куртки, загасила фонарь и легла.
Девушка забралась вся, с ногами, под куртку и свернулась калачиком. Она долго прислушивалась к мирному посапыванию своих спутников, к биению своего сердца… И вот, наконец, сон охватил ее и понес в неведомые края, в таинственный замок, и там она увидела себя в богатом платье среди величавых знатных мужчин.
