От осинки не родятся апельсинки. Всякий человек приходит не из ниоткуда. Корни, истоки есть единственная константа земного пути. Исходная позиция, точка отсчета, золотое зерно, что прорастает всей жизнью человека. В каждом сердце бьются сердца родителей и других, ближних и дальних, членов семьи. Мы все, вольно и невольно, являемся их продолжением. Вот и Дмитрий Хворостовский, гордость России и звезда мировой оперной сцены, неподражаемый артист и великий голос современности, есть плоть от плоти и кровь от крови своей семьи. И книга, которую ты, внимательный и чуткий читатель, держишь сейчас в руках, повествует о том, откуда он, кумир миллионов, явился миру и откуда берет свое земное начало его небесный дар. Автор этого предельно доверительного, откровенного и вместе с тем сдержанно-достойного рассказа – мама Дмитрия, Людмила Петровна Хворостовская. Бессменным и самоотверженным соратником кропотливого создания каждой строчки и всего, что сопряжено с этой книгой, был и остается Александр Степанович Хворостовский, любящий и преданный отец и муж. Они, эти трое – сын и родители, – неделимы. Прочитав эти страницы до конца, убеждаешься в этом и глубоко понимаешь столь многое. Помню, как несколько лет назад, удостоившись чести стать одним из первых читателей рукописи, я прочитала ее буквально на одном дыхании. «Сибирская сага» – отчетливо прозвучало во мне. Людмила Петровна и Александр Степанович сразу одобрили это название. И то сказать – другого и быть не может! Из дальнего далека до современности открывается читателю история семьи, широкая и неспокойная, как Енисей, суровая и прекрасная, как сама Сибирь. Какие испытания, дороги, беды, счастливые случаи, слезы и мечты были прожиты и пройдены такими разными, но такими яркими и сильными людьми, чтобы сойтись и воплотиться в одном человеке со всей его силой и слабостью!.. Воспоминания нескольких поколений отображены в этой книге. «Сибирская сага» – это рассказ о том, откуда он, Дмитрий Хворостовский.
Лилия Виноградова
Cегодня уже трудно с уверенностью сказать, какая именно из многочисленных волн переселенцев принесла семью Вебер из Германии в Поволжье. В памяти живут смутные отголоски рассказов о городской жизни в немецкой земле Гольштейн – или Гессен?.. Об успехах мужской части семейства в ткацком ремесле и скорняжном деле и об утонченном вкусе женщин в вязании и вышивке… И, конечно, все Веберы любили хоровое пение – ведь они были немцы! Это было так давно и так далеко, что воспоминания моей прабабушки, Екатерины Ивановны Вебер, были похожи на сны, на грезы. Долгими зимними вечерами, занимаясь тихими домашними делами, она вела повествование на ломаном русском языке для своей невестки Лины – моей бабушки, вместе с которой ей еще придется хлебнуть немало горя и лишений, а спустя годы благодарными слушателями стали уже внуки – мои тети Клава и Аля, дядя Саша и моя мама. К тому времени прабабушка уже совершенно ослепла и не могла видеть, как подрастают ее внуки, но по голосам и повадкам узнавала их безошибочно.
Множество историй я услышала в детстве от мамы, тети Али, бабушки Лины и ее сестры Степаниды Ивановны. Речь их была складной и плавной, льющейся как поток, и я засыпала под эти рассказы, убаюкивающие, как сказки на ночь или колыбельные песни. Вообще в нашей семье любили вспоминать прошлое. Рассказы были такими яркими и образными, что порой мне казалось, что я все вижу и переживаю сама. Часто, читая художественную литературу, я сопоставляла события из жизни героев и близких мне людей, размышляла о страданиях, выпавших на их долю, и приходила к выводу, что жизнь – не книжная, а настоящая – гораздо драматичнее и беспощаднее. Моя мама однажды на склоне лет произнесла фразу, которая могла бы стать эпиграфом к творчеству ее внука и моего сына:
– Он поет так драматично и трепетно, потому что все наши страдания передались ему по наследству.
Она, конечно, не имела никакого представления о науке генетике, но считала, что в жизни ничего не происходит случайно, что все предопределено и проигрывается, как на пластинке.
Мой муж Александр был потрясен мамиными рассказами, историей ее семьи. Последние пять-шесть лет ее жизни они стали очень близки – он уходил к ней «на минутку навестить» и оставался надолго, что-нибудь мастерил, чинил. Иногда они просто беседовали, спорили, но чаще он затаив дыхание слушал ее рассказы, боясь спугнуть воспоминания. Говорила мама очень эмоционально, смеялась, плакала, пела, разве что танцевать не могла. Шура пересказывал мне ее истории, я отвечала, что все это знаю еще с детства. После смерти мамы Шура просил меня вспоминать эпизоды уже из моей жизни, и, надо отдать ему должное, более внимательного и доброжелательного слушателя я не знаю. Это он меня уговорил взять ручку и тетрадку и попытаться записать все, что я помню. Он сказал:
– Когда-нибудь Даня и Саша захотят узнать о своих предках. Может быть, им в руки попадут твои вирши – ведь у нас с ними нет контакта и ты не можешь им ничего рассказать.
Именно это и подвигло меня написать книгу. Самое большое горе для меня – это то, что переполняющая мое сердце любовь неизвестна моим внукам. Они обделены этой любовью, нежностью, восхищением. Бедные, бедные мои! Чем они старше, тем дальше от нас. Уже нет никаких общих дел, интересов. По телефону в ответ на поток ласковых слов слышишь короткое, без эмоций, – «да». На любой вопрос в ответ – «да» или «нет». Друзья пытаются меня утешить: «Ничего, подрастут, все изменится!» Но вряд ли что-то может измениться, ведь добрые слова в наш адрес не произносятся. Хорошо, если вообще ничего не говорят. Жалко их – они не знают любви дедушки и бабушки…
Милые мои внуки, простите меня за то, что вы не знали, как я вас люблю!