Введение
Что управляет человеческими взаимоотношениями?
Далай-лама, мой отец и моя преждевременная кончина
Когда мне было 17 лет, произошли три события, которые впоследствии оказали значительное влияние на мой интерес к человеческому общению и в особенности к невербальной передаче информации. Во-первых, я прочитал книгу о далай-ламе, после чего он стал одним из моих кумиров[1]. Во-вторых, я узнал о том, что мой отец гомосексуалист. И в-третьих, я умер.
Позвольте рассказать обо всем по порядку. Прочтя о побеге далай-ламы от коммунистов в Индию в 1959 году, я немедленно сделал его одним из героев моего пантеона, включавшего также Мартина Лютера Кинга, президента Джона Ф. Кеннеди и группу «Битлз». Вот почему я был так взволнован, когда через пять или шесть лет мне представилась возможность услышать лекцию далай-ламы в Вирджинском университете, где я в то время учился в аспирантуре. И я с восторгом занял очередь в небольшую аудиторию.
Помещение было заполнено энтузиастами, местными буддистами и просто любопытствующими. Стоял возбужденный нетерпеливый гул – насколько вообще буддисты могут проявлять нетерпение. Далай-лама задерживался. Наконец, спустя час он появился на сцене и не спеша переместился в ее центр – сутуловатый, облаченный в свое обычное оранжевое одеяние, гораздо меньше ростом, чем я предполагал.
Затаив дыхание, я смотрел, как он идет по сцене. К моему изумлению, выйдя на середину, далай-лама проигнорировал поставленное для него удобное кресло и опустился на пол. Он расправил одежду и поглядел на нас.
А потом он… промолчал. С минуту он просто смотрел на нас, не говоря ничего. Две минуты прошло – он безмолвствовал. Три минуты – и по-прежнему Его Святейшество не произнес ни слова.
Мы сидели, боясь шевельнуться. В конце концов он рассмеялся – совершенно неземным смехом, высоким и беззаботным, словно ребенок: «Ха-ха-ха-ха-ха!»
«Наверное, мне нужно сказать что-нибудь важное, – проговорил он. – Я ведь заставил вас так долго ждать».
Его дальнейшая речь произвела уже значительно меньшее впечатление. В том, как он молча глядел на нас, на каждого в отдельности, на протяжении этих трех минут, было нечто такое, что сказало нам гораздо больше, нежели любые его слова об искусстве быть счастливым.
Впоследствии, поделившись своими впечатлениями с другими, я узнал, что мы все испытали одно и то же чувство – словно он затронул внутри нас какие-то потаенные струны. И я заинтересовался: что же такое произошло между нами? Что в молчаливом взгляде далай-ламы позволило ему проникнуть на такую глубину?
Или, если взять более широко, как происходит это невербальное общение? Каким образом один человек мог при помощи взгляда приковать меня к месту?
Взгляд, изменивший двух людей навсегда
Также одного взгляда оказалось достаточно, чтобы навсегда изменить мои взаимоотношения с отцом. Это случилось за крошечную долю секунды однажды под Рождество.
Я бегал по магазинам, пытаясь найти для него подарок, как обычно, без особого успеха. Для него было сложно выбирать подарки – его увлекало не так много вещей, он распределял свое время строго между работой и домом. Будучи дома, он, как правило, что-нибудь мастерил или играл на пианино. Но он был не из тех людей, которым можно подарить молоток, – его интересы лежали в области искусства и литературы. Купить ему еще одно пианино было мне не по средствам, поэтому я искал подходящую книгу.
В конце концов я нашел посмертно изданный роман Э. М. Форстера «Морис»[2]. В этой книге автор раскрывал свою гомосексуальность, из-за чего произведение было запрещено вплоть до его смерти. Мне доводилось что-то слышать о данной подоплеке, но в тот момент это не было главным, что меня занимало.
Мне казалось, что я выбрал книгу в основном за ее художественные качества. Радуясь тому, что сумел справиться с задачей, я не стал долго раздумывать, завернул книгу в подарочную упаковку и положил ее под елку.
Когда наступило Рождество, мой отец взял подарок, развернул упаковку и бросил на меня один короткий встревоженный взгляд. Но тут же взял себя в руки, сказал спасибо и перешел к другим подаркам. Однако по этому мимолетному испуганному взгляду я понял – внезапно, интуитивно и без тени сомнения, – что мой отец гомосексуалист. Это не было вопросом, это было ответом на вопрос, который я задал, сам того не осознавая.
Вслух не было сказано ничего, и прошло еще десять лет, прежде чем мой отец решился открыться мне, но я уже все понял по тому взгляду.
Я был потрясен, что один взгляд может выявить целую тайную жизнь. Оказывается, людям не нужны слова, чтобы сообщать друг другу даже самые заветные, тщательно охраняемые секреты. Как это возможно? Как его подсознание могло говорить со мной, в то время как его разум этого не осознавал?
Никогда не катайтесь на санках в одиночку
Позднее в такое же насыщенное событиями Рождество – мне было тогда 17 – морозным зимним утром я катался на санках в компании нескольких приятелей. Первый заезд прошел как надо, и со свойственной моему тогдашнему возрасту бравадой я сказал: «Хорошо бы поддать скорости». Друзья предложили мне попробовать прокатиться в одиночку, что я и сделал.
Хорошенько разбежавшись, я плюхнулся на санки – и на втором повороте врезался головой в дерево. С трещиной в черепе меня отправили в Медицинский центр Гейзингера в Данвилле, штат Пенсильвания, где сделали нейрохирургическую операцию. У меня оказалась субдуральная гематома – кровяной сгусток, который давил на мозг, причиняя невыносимую боль.
Несколько дней я пролежал в коме и в какой-то момент даже ненадолго умер – в целом это продолжалось около 15 минут. Вернувшись к жизни и придя в сознание, я спросил сиделку: «Где я?» Хотя это и клише, но именно данный вопрос интересовал меня в первую очередь.
Думаю, врач тоже почувствовал облегчение, так как мой вопрос означал, что я, во всяком случае на первый взгляд, сохранил умственные способности.
Как выяснилось, несмотря на то что я действительно выжил, далеко не все осталось в норме. За несколько последующих недель я заметил, что с моими мыслительными процессами произошло нечто странное. Мир или по крайней мере люди в нем стали какими-то далекими, отстраненными.
Я не мог больше угадывать эмоции или намерения людей. Их слова казались пустыми. Я не понимал, что они думают или чувствуют. Я знал, что должен иметь какое-то представление о том, что происходит с другими, но не мог. Без эмоций, которые я привык испытывать до произошедшего со мной несчастья, окружающие казались мне какими-то автоматами, роботами.
Во мне что-то отключилось, и я не знал, что это такое. Я лишь понимал, что люди внезапно стали для меня полнейшей загадкой. Я был в ужасе.
