Должно быть однажды, поджав чёрные свои паруса, пиратский бриг, заплутавший в пространстве, вошел в русло могучей сибирской реки.
Тихо пришвартовался, тихо опустил трап.
Полыхнул прощальным салютом и растаял бесследно, оставив на берегу одноногого старика.
Тот постоял немного, вглядываясь в ночную темень.
Затем, привычно орудуя костылем, направился в сторону нашего двора.
Это случилось душной июльской ночью.
Все безмятежно спали.
А потом, откровенно говоря, было уже поздно.
Так у нас появился Сильвер.
Никто не знал, ни сколько ему лет, ни как его в действительности зовут. Даже взрослые говорили меж собою – Сильвер сделал то, да сказал это.
Но только Сильвер – и никак иначе.
Он годился для кино без предварительного грима и прочих ухищрений. Разве что потребовалось бы исключить звук – сквернословил Сильвер жутко. По любому поводу и с огромным энтузиазмом. За давностью лет отучить его от этой пиратской привычки не представлялось возможным.
Впрочем, даже самого понятия « за давностью лет» для Сильвера не существовало. Этот старик имел неисчерпаемый запас жизненных сил.
Можно было утверждать уверенно – он проживет все 300 лет.
А потом ещё триста.
Сильвер молчал о своем флибустьерском прошлом, но достаточно было беглого взгляда, чтобы сделать вывод – бассейн Карибского моря ему, точно, знаком.
Однажды в пылу абордажной схватки он и лишился ноги.
Теперь от колена, забранного в штанину, продолжением шла деревяшка, что заканчивалась круглой чёрной резиной.
Однако на его подвижности это никак не сказалось.
Скорее наоборот.
На костяной ноге, да ловко орудуя костылём, Сильвер мог развить такую скорость – не вот угонишься.
Как настоящий пират, Сильвер предпочитал трубку.
Набьёт самосадом – затянется, выпустит сизое облачко – так и ждёшь – следующим движением появится бутыль с легендарным ямайским ромом.
Где он держал свои пиратские пистолеты – неизвестно, но что они у него были – никто не сомневался.
Бороду Сильвер стриг аккуратно, даже с претензией на некоторое щегольство, пиратскую косынку ему, правда, заменял козырёк на глаза – вечная тельняшка плюс тот самый костыль да деревянная култышка вместе со свирепым нравом – казалось, он действительно недавно сошёл на берег, прямо со страниц Стивенсона или Сабатини.
То есть сразу после очередного пиратского рейда, обчистив какие-нибудь испанские колонии в новом свете.
Ему не хватало только попугая на плече.
Такого большого, зелёного, с загнутым клювом.
Очень скоро Сильвер стал визитной карточкой двора, его достопримечательностью и головной болью одновременно.
– Вот я вас… – гремело с утра пораньше на всю округу.
Далее следовал заковыристый набор совершенно непечатных фраз.
Очень громко, доходчиво и внятно.
Народ выглядывал из окон во двор, где крепко сбитая фигура деда выражала всем своим видом, а так же сиплым прокуренным голосом крайнее возмущение.
Через минуту уже все знали – Сильвер чем-то недоволен.
– Кто написал? Кто это сделал, я спрашиваю?
На деревянном столике, где обычно играли в домино, скромненько стояло –
Сильвер – козёл.
Раскрытые окна хранили полное молчание.
Автор надписи скорее всего потихоньку хихикал за занавеской.
– Убью… По почерку вычислю… – для убедительности потрясая костылём, орал дед.
Тот костыль не раз опускался на чью-нибудь спину.
Не далее, как вчера, по хребту досталось Виталику, тёти Олиному сынку.
Вполне, впрочем, справедливо досталось.
А дело было так.
Около часу дня Сильвер, предварительно отстояв приличную очередь к окошечку Пиво, возвращался во двор. Потихоньку переставлял костыль, никуда не спешил и как мог, оберегал свою ношу.
Левую руку приятно оттягивал цветастый пластиковый пакет со знойной красоткой во весь рост. Та призывно улыбалась нарисованным ртом. Остатки одежды подчеркивали умопомрачительный загар. И всё это на фоне морской волны – впрочем, картина для Сильвера самая обычная.
Он всегда проявлял стойкое пренебрежение к женщинам вообще, а к шоколадным красоткам в частности – живым или нарисованным – без разницы.
И никогда с ними не церемонился -
– Да пошла ты… – звучало в ответ супруге, осмелившейся позвать его обедать.
