«Было еще одно обстоятельство, которое сильно подорвало уважение Хонг-Дока к белым: это их отношение к своей религии. Не сама религия не нравилась ему. К христианскому культу он относился совершенно так же, как и ко всякому другому, который был ему известен… Я хорошо помню, как он однажды, сидя со мной в своей курительной комнате, с усмешкой сказал мне, что теперь он знает, насколько реально христиане относятся к своему культу. Потом он прибавил, что даже сами христианские священники не имеют понятия о символическом».
(Ганс Гейнц Эверс «Шкатулка для игральных марок»)
Символическое мышление, как метод религиозного (от religare – «связывать») познания мира горнего и мира дольнего – это единственно верное средство для ограниченного человеческого разума принять и осознать божии откровения в более менее досягаемой доступности. Символ – это прообраз предмета, явления, а так же сущности, отражённый вместе с этим, и в Имени. Что есть Христос, Бог-Слово, Логос – как не сам Бог? Но однако не напрямую. И здесь мы понимаем, что сущность и слово (символ) – это суть одно и тоже (по существу), но не по форме.
В век ползучего эмпиризма и утилитаризма, рядовому сознанию невдомёк, как например мыслит и чувствует мир абориген архаичного племени, заявляя, что он и его тотемное животное – есть суть одно и тоже. Понимая такую работу разума за некий шизофреничный (расщеплённый) паттерн недоразвитого сознания, мы можем вполне резонно спутать такое понимание вещей с «магическим мышлением» примитивного человека, по которому получается так, что связь каких-либо событий понимается как – «вследствие этого, значит и по причине этого». Но это отнюдь не так.
Мышление магическое и символическое разняться между собой кардинально. Магическое мышление работает в протяженности, в длительности во времени, связывая события лежащие на плоскости воедино, тогда как символическое выносит за пределы, указуя скорее нам не некий якорь, на некий зонд, выброшенный за борт (условно) корабля окружающей нас физической действительности.
Магическое мышление – скорее свидетельствует, на некое примитивно-детское, сырое и незрелое осознание законов саморегуляции этого мира, заложенных в мир от сотворения. Условный индуист, условно назвал бы эти проявления взаимо-следственных явлений «кармой». В христианском понимании божественной справедливости не Бог наказует грешника за преступление против брата например, а лишь вступает в силу некий фундаментальный закон взаимодействия людей между собою, по которому все люди связанны в один единый организм под названием Человечество, род человеческий. Не Бог наказует пьяницу циррозом печени, а тут лишь вступает в действие причинно-следственная связь двух событий, когда причиной одного, неприятного является второе, предшествующее оному.
Атрофия символического мышления в наше время всецело отражает наше отдаление от истин христианства. Формальное, дословное понимание заветов Библии при всём желании может быть и прибавляет человеку благочестия, но ни как не раскрывает ему сути вещей, не даёт ему понять и раскрыть для себя волю Бога в полной мере. А что для христианина может быть более сладостнее и отраднее, чем видеть и понимать промысел божий о себе, о народе божьем и об этом мире?
Проблема в том, что в погоне за сохранение традиционного уклада внутри церкви, функционеры занимались лишь изучением Священного Писания, не уделяя внимания наукам светским, познанию взаимосвязей и изучению мира в целом.
«Разум для имеющих его – источник жизни, а ученость глупых – глупость»
(При́тчей Соломо́новых, глава 16, стих 22)
Поэтому понимание многих процессов, описанных в библии, не поддается расшифровке устоявшемуся церковному сознанию. Церковная мысль – это зачастую ориентация на преклонение церковными авторитетами прошлого, которые мыслили лишь узко-направленно, в парадигме своей эпохи.
Приведём пример известного в социологии понятия карго-культа, когда архаичное племя создает из песка и глины скульптуры в натуральную величину, изображающие самолёт с провизией, в надежде тем самым вызвать к реальности и те материальные блага, которые в прошлом были получены ими божественным образом – вследствие посещения селения, самолёта настоящего, сделанного из авиационного алюминия и управляемого пилотом авиации. Таким образом это свидетельствует нам о том, что проявления магического мышления действительно есть продукт невежества, незрелости и некоей доли само-центризма.
Доминирующая в мире модерна гносеологическая парадигма Рене Декарта с чётким разделением мира на две самостоятельные (независимые) субстанции – протяжённую (res extensa) и мыслящую (res cogitans), направленная на получение экспериментально проверенного знания – абсолютно и начисто удаляет нас от понимания символического мышления, как единственного доступного нам связующего звена с иными реальностями.
Говоря здесь о познании иных реальностей, мы не берём в расчёт визионерские откровения, получаемые напрямую во снах, видениях, состояниях трансовых и прочее. Мы говорим о той логике символа, иконы, которая задействуя в нашем восприятии определённые характерные черты, того или иного явления, отсылают нас к первообразу.
Народы Азии благодаря влиянию конфуцианства например, начисто лишены символического мышления. Для них не существует тождества "что вверху то и внизу", они находятся внизу и стараются этому низу соответствовать всецело. То есть человек «Азии», воспринимает эту жизнь за норму. Где понятие грехопадения отсутствует, там нет и стремления вырваться в иные реальности, и колоссальные усилия воли применяются на облагораживания мира этого. Иного мира нет как устремления. Соответственно нет и, как связывающего эти миры средства, – религии как таковой. Не существует и символов обозначающих иное, не то чем они являются. Символы в «Азии» не указывают на «иное» на прообраз, а лишь на то, что есть в этом мире и что осязаемо.
……….
Символ в музыке например – это нотный стан, нотная запись. В процессе коммуникаций слово печатное или произнесённое – это есть символ. В изобразительном искусстве мы тоже имеем возможность понять логику символа, ведь портрет короля Людовика, не есть сам король Людовик, однако наше зрение говорит нам о том, что мы видим ни что иное, как короля Людовика.
