На одной горе – поплакал,
На другой – погоревал.
Одну девочку сосватал,
А другой – письмо послал.
Когда нарочному Арсению пришлось второпях и не по своей воле спешиться, солнце было уже в зените. Гонец не понял, почему неприятности весь день наводнили, словно прогневал кого-то и пожинал теперь плоды глупости.
Всю дорогу от деревни, где переждал он ночь, до города, куда путь держал, следовало ехать по большаку, не съезжая ни на тропинку, ни на поляну. Так сказал хозяин постоялого двора, у которого ночевал Арсений. Они долго говорили о дочке мужика, которой жениха подыскивали, о хозяйстве, что в засуху задыхалось, о жизни, часто сложной и реже – счастливой. Понравился хозяину Арсений, пожалел даже, что уезжал гость на утро. Воодушевленный симпатией, и накормил гостя знатно, и совет дал важный.
«Не съезжай, – говорил он, – гонец с большака. Всякое в лесу бывает, и доброе, и худое. И разбойники рыщут, и грабители, от простой жизни скрывающиеся, и нечисть всякая по ночам выползает, а бывает, что и днем никого не страшится. И никогда точно не узнаешь, что встретилось тебе, пока поздно уже не станется. Держись дороги, гонец, и будет тебе счастье!»
Всю ночь думал гонец о словах хозяина. Прикидывал, гадал, потом обливался, как представлялось ему опоздание к барскому сыну, кому послание важное доставить следовало. Страшно барина подвести, думал Арсений, надо бы побыстрее добраться, работу выполнить, а потом уже и о спокойствии помышлять. До города далеко, день пути, а дождь и без того подвел: лил так, что ни ехать, ни идти нельзя. Еще и солнце не зашло, как затянули небо дремучие тучи и гром разразился. И хорошо, думал Арсений, что аккурат он тогда к постоялому двору подъезжал. И грустно, что так много времени в тепле чужого дома потерял. Хотелось вернуться, но нельзя. Сначала дело, потом – гулять дома смело.
В родном селении все Сеньку любили и считали любезным и развитым не по годам. Он был не глуп и очень пригож, ладно слажен и наделен приятным голосом. С детства послушен и тих, а как верхом начал ездить, так сразу понял, что есть страсть его настоящая. Свобода и всеобщее восхищение – вот его страсть. И Сенька стал звонок, громок и счастлив, чтобы каждый видел, слышал и понимал, как молодец хорош. Он крепко держался в седле, обуздать мог даже самого дикого коня. А как носился верхом по полям! Загляденье! Сразу его заприметили и в гонцы прочить стали. Тут-то и понял Сенька, как попал на службу, что главное – выслужиться. Всегда нужно быть прилежным, улыбаться покрасивей да говорить повежливей. И выслужился так, что очень скоро стал самые важные послания доставлять. Хорошо получалось, все его любили, а гонцу от всеобщей ласки да уважения совсем сладко стало. И жил Сенька словно в сказке, где он героем был.
Ходил гонец взад-вперед по комнатенке, от угла красного к окну, и думал, как вернется домой, барской благодарностью обласканный, в кафтане новом, пойдет к Ольге свататься, соседской дочке. Многие девушки на Арсения заглядывались, постоянно взгляды он их восхищенные ловил, да только не нужны другие. Сердце Ольге отдано, рукодельнице умелой с голосом тихим и взглядом робким. Красавица она, под стать ему.
В этот раз настроен гонец был решительно. И все, думал Арсений, переменится в ней, как только увидит в свете славы. От такого жениха не откажется и полюбит. А пока и не любила вовсе. Только испуганно поглядывала в его сторону, ни слова не сказала.
На утро, как собрался Арсений уезжать и уже подходил к кобыле, окликнул его вдруг кто-то. Молодец обернулся, волосами цвета меда густого тряхнул, шапку надел и пошел на зов. Несказанно удивился, когда увидел дочку хозяина двора. Она, смущенная, но преисполненная решимости, без слов протянула ему что-то, зажатое в ладошке.
– Что же ты? Зачем же? – удивился Арсений, когда разжал ладонь. Девушка платочек, расшитый цветами, передала.
Смущенная и испуганная смелостью, убежала она и, прежде чем в доме спрятаться, взглянула с надеждой и опаской на гонца. И скрылась.
Что же это такое, подумал Арсений, понравился я ей что ли? Подумал, почесал голову. И почувствовал гордость за красоту свою.
Всю дорогу думал он о хозяйской дочке. А чем, размышлял Арсений, не жена? Красивая, молодая, с хозяйством. И так приятно стало думать о том, что вскружило голову, и все мысли его заняла девушка незнакомая.
Он ехал спокойно, по нетронутой дождем дороге, чуть покачиваясь в седле. Спешил, но не переживал. Небо такое ясное и синее, что ничего не должно приключиться. Поля в лучах ярких нежились, перешептывались. Но когда развилка показалась, свернул с большака. Подумалось Арсению, что ежели быстрее обернется в хозяйский двор, может не забыть еще о нем девушка. Увидит при параде, полюбит. Тогда-то Арсений и решит судьбу их.
Въехал он в рощицу светлую, только принарядившуюся в нежную зелень. Щебетали птицы, подгоняли весельем гонца. И он, потерявший всякую задумчивость, ударил кобылу в бока и понесся, радостью окрыленный. Ветер теплый, ароматами весны наполненный. Так покойно гонцу стало, что всякое раздумье пропало. Хотелось только нестись вперед, ни о чем не размышляя, и предвкушать уже счастье великое, которое должно встречать на пути назад.
И тогда беззаботный Арсений не понял, что случилось. Не услышал, как просвистело что-то в кустах, как вонзилось в ногу. Как не по своему желанию сполз на землю, не свалившись лишь потому, что за поводья крепко держался. По голени разлился жар, к колену подобравшись и вновь опустившись к ступне. Уселся Арсений на траву, а ни взглянуть на ногу, ни дотронуться до нее никак не получается. Боль глаза застилала.
«Вот ведь напасть, – думал Арсений, защипавшие от непрошенных слез глаза поднимая к небу. – Зло взялось откуда-то. Правильно говорил мужик, не следовало мне с большака съезжать, а я, дурак, съехал! И неоткуда помощи ждать в роще. Если только какой путник забредет. Но когда ж забредет он, ведь далеко до селений. Вот если бы благословили меня, послали спасение за все хорошее, что сделал я. Тогда бы спасся!»
Думал гонец, гадал, надеялся.
И вдруг из леса, светлого и весело шумящего майской листвой, вышел старик. Гонец не сразу разглядел незнакомца. Больно, страшно. Казалось, что жар из ноги уже к поясу подбирался, и душно становилось, и дышать невмоготу.
Вида незнакомец был приличного, одетый в белую, словно никогда не касавшуюся грязи, рубаху, подпоясанную ярким поясом, и портки, и шел босой по траве, медленно, чуть прихрамывая по-старчески. Приближался к развалившемуся у ног кобылы Арсению, будто бы специально, только к нему и направляясь.
– Здравствуй, добрый человек! Давненько в лесу этом гостей не было! Что же, путник, потерялся иль отдохнуть прилег? – воскликнул старик добродушным голосом, когда приблизился уже, но стоило ему разглядеть гонца получше, забеспокоился: – Случилось что?
