Где-то далеко была планета. На её поверхности билось большое настоящее Сердце. И с каждым его ударом рождалось множество существ, красивых и свободных. С одним из ударов, среди них появились люди. Сначала они жили беззаботно и счастливо. Но потом испугались, что с Сердцем может что-то случиться, и построили вокруг него забор. Строить им помогали куклы, которые оживали силой Сердца в руках мастеров. Они возвели заграждение чуть повыше, потом ещё выше – и вот уже вокруг их источника жизни стояла огромная стела, за которой рос Город.
Шло время, и люди стали бороться друг с другом за право защищать Сердце. Они подчинили себе остальных существ. Одна власть сменяла другую, люди воевали и строили себе в помощь смертоносные механизмы. Настал тот день, когда они полностью закрыли источник огромным металлическим кожухом, назвав его Храмом Сердца, и чудеса перестали происходить. Куклы больше не оживали сами, огромные краны и военные машины не работали, и “защитники” не нашли ничего лучше, чем откалывать от Сердца куски, чтобы оживить свои армии. Город продолжил расти.
А Сердце – увядать. Его осколков уже не хватало, крупных осталось всего несколько штук. Город достал до неба и стоял громадой посреди пустыни, в которую превратились когда-то цветущие равнины. Сердце могло лишь качать чёрный дым, наполняя его своим дыханием. Этим дымом заправлялись тёмные создания, руками которых люди продолжали свою войну за право называться защитником Сердца.
Тут и начинается наша история.
Кисть цвета апельсиновой корки окрасила южные вершины Дворца Узурпатора и, торопясь, побежала вниз, в жилые кварталы, где на шпилях ещё покоилась исчезающая прохлада ночного тумана. Отражаясь в открытых окнах и заполняя арочные своды, она перепрыгивала с вывесок на жестяные трубы и флаги большого рынка. Будто пробуя на вкус другие цвета и оттенки, она преломилась в мозаиках Старого Квартала и наконец добралась до задних дворов нижнего яруса, редкими каплями упав на лежавший в Переулке Слепых труп.
– Почему именно мы должны убирать мертвецов? – нахмурился толстый стражник. – Сегодня же не наша очередь.
Его высокий худощавый коллега не подал виду, что услышал товарища. Он продолжал изучать листок, взятый из рук мертвеца, и пробормотал себе под нос:
– Это же страница из запрещённой книги…
– Из книги? – удивлённо произнёс толстяк, поднимаясь на носках, чтобы заглянуть в руки своего длинного коллеги.
– Зелье обращения воли, – прочитал длинный стражник.
– Да здесь же написано непонятными еретическими закорючками.
– Болван, тут перевод карандашом на полях.
– Ой, не нравится мне это, Ручи, – закрыл глаза толстяк, – не приведи Сердце, кто-то узнает, что ты эту дрянь в руках держал.
– Поэтому и надо от него скорее избавиться, – кивнул длинный, – бери за ноги, Блоп, понесли к каналу.
Опережая стражников, редкие капли света добрались до когда-то красной двери на углу канала и Переулка Слепых и упали в комнату, больше напоминающую склад механика. Луч окрасил парящие над старой деревянной кроватью пылинки, отпрыгнул от медной трубы и приземлился в забрало куклы, висевшей на старом крюке у двери. Мерцанием пробежался по вешалкам и пряжкам рабочих поясов, окрасив стальные пружины. Ненадолго заблудился в нескольких стеклянных колбах и оказался прямо в глазу магистра – младшего техника Вульфи.
Галахад Вульфи, слывший легендой среди всего Магистрата, сел на кровать, широко зевнул беззубым ртом и провёл рукой по лысине – она протянулась от большого морщинистого лба к макушке, обрамлённой седым частоколом волос. Полуприкрытые тяжёлыми веками глаза окинули комнату и поймали своё отражение в пузатой колбе, разбухшей на столе. Магистр тут же скорчил себе рожу.
– Допфое утфо! – прошамкал он и бросил взгляд на куклу, висящую на стене. Но она ничего не ответила.
Галахад решительно стряхнул вновь накатившую дрёму, разогнав застывшую было пыль, крякнул и соскочил с кровати на дощатый пол. Потом несколько раз присел и потянул мышцы рук и ног, протяжно зевнув.
За окном зашумело, зашелестело и пахнуло специями, а Вульфи уже хлопнул дверью и заскрипел ступенями, спускаясь на первый этаж по хилой деревянной лестнице, прогибавшейся даже под его стариковским весом. В маленькой ванной застучала о металлическое корыто вода. «Хмм. Скажи мне, дорогой магистр Вульфи, сколько-сколько голов отрубил Саммариус?» – спросил он ехидным голосом, поправляя с трудом вставленную челюсть и направляясь на кухню. «Две тысячи сорок две… Я ещё раз могу тебе повторить. Две тысячи сорок две», – мрачно ответил он себе печальным тоном, ставя на плиту вчерашнюю кашу. «Напомни, сколько там среди них было младших техников?» – снова уточнил ехидный голос, включая газовую горелку, мгновенно раскалившую чугунную кастрюлю. «Ни одного», – грустно констатировал печальный, зачерпывая кашу и наливая её в тарелку. «А старших техников?» – «Пять». – «А управляющих?» – «Двенадцать». – «А мастеров?»
– Хочу спать, – неожиданно вставил магистр, усаживаясь за металлический стол.
«Не перебивай!» – разозлился ехидный. «Семьдесят один», – продолжил грустный, дуя на ложку. «Да у вас, дорогой Галахад, врождённые способности к счёту и отличная память на мертвецов!» – рассмеялся магистр и засунул ложку в рот.
Почувствовав приступ тошноты, он зажмурился, сделал над собой усилие и заставил себя проглотить кашу. Вынув ложку изо рта, он поморщился, положил её на край тарелки и продолжил спор.
«Да, мне хорошо и так. Врождённые способности, хорошее положение, уважение, почёт». – «Как и у Альфи». – «Альфи бы никогда не позволил себе гнить в этой дыре». – «Вот Альфи-то как раз и не повезло, а тебе повезло». – «Он жив, а ты нет». – «Нет, это ты жив, а он нет». – «А это жизнь?» – «А что, по-твоему, жизнь?»
– А не пора бы вам всем заткнуться! – рассерженно стукнул ложкой магистр и опустил глаза на треснувшую тарелку.
Редкий в этих краях утренний свет уже безвозвратно удалился по своим делам, и на маленьких набережных канала снова сгущался сумрак. Только где-то наверху сушился вместе с бельём на раскинутых паутиной верёвках и электрических проводах далёкий отсвет палящего на верхних ярусах солнца. Влекомые безнаказанностью полутьмы, из узкого Переулка Слепых показались двое городских стражников и потащили мимо соревнующихся в незаметности дверей безжизненное тело. Они остановились возле груды мусора, перевели дух и неуклюже спихнули в воду свою ношу, перевалив её через маленькую ступеньку, отделявшую каменную мостовую от бегущего потока.
Тот, что повыше, присел на корточки, опёрся на ружье, выругался и, обращаясь к тёмной воде, произнёс:
