Ночь. Снова дождь. Затаив дыхание подхожу к окну. Вслушиваюсь. Показалось… Лишь раскаты грома да непрерывный грохот капель, насмерть разбивающихся об асфальт.
Одиннадцать лет назад. Маленький европейский городок. Вечернее небо затягивалось тучами, а я все бродил от дома к дому, тщетно пытаясь отыскать себе временное жилье.
Ливень настиг меня в переулке, который вел к площади. Я заскочил в один из подъездов. В надежде, что дождь скоро закончится, присел на ступеньки. Не знаю, сколько прошло времени, но достаточно, чтобы уснуть.
Мне показалось это сном – цокот копыт, негромкий и равномерный, доносился снаружи. Я открыл глаза, но звук не исчез. Я подождал минуту, две, три. Я вышел на улицу.
Сон продолжался – белоснежный конь, ни на секунду не останавливаясь, танцевал в центре площади, нота в ноту повторяя мелодию дождя. Задумчиво и нервно он перебирал булыжники мостовой, словно пианист клавиши, рождая фантастические звуки. Я промок насквозь, но не смел сдвинуться с места, пока продолжался этот танец.
Вот стена дождя дрогнула, и вскоре ливень погас. Стихла и странная мелодия. Конь замер, поклонился невидимой публике и ушел. Постепенно смолкли его шаги.
Два дня спустя. Мои мысли прерваны дождем, к шелесту которого снова примешались звуки загадочного танца. И вновь с ударом последней капли конь завершил свое действо и удалился.
Неделя была дождливой, и мне так часто приходилось являться свидетелем таинственного представления на площади, что я уже не мог вообразить дождь без танцующего коня. Словоохотливый местный житель рассказал мне, что этот конь принадлежал одному артисту, который был в городе проездом.
Каждый день он давал представление на площади – голосом имитировал шум дождя, а его конь танцевал, подхватывая необычный ритм. Но однажды актер заболел и вскоре умер, а конь, как истинный артист, продолжает выступать, едва начнется дождь.
Уже пять лет он появляется под аккомпанемент первых звуков дождя и исчезает, когда дождь смолкает.
Через несколько дней я уехал, но каждый год приезжал вновь, чтобы послушать завораживающую музыку, пока однажды, хотя уже давно отзвучали первые аккорды дождя, я ее не услышал.
Я узнал, что конь умер. Вопреки правилам, его похоронили на городском кладбище, рядом с хозяином. Говорят, отдать последний долг великому Артисту пришел весь город. И Природа оплакивала его, возлагая на могилу холодные капли.
Оставив цветы умирать на мраморной плите, я в тот же день уехал из города.
С того времени небо пролило немало слез. Но каждый раз с ударом первой капли мое сердце начинает стучать тише, и мне чудится, что где-то на площади конь масти первого снега, подчиняясь неведомой силе, обречено и гордо танцует дождь в память о своем хозяине.
А быть может, это сам дождь в память о верном коне, подражая стуку его копыт и ритму танца, исполняет реквием, сочиненный небом.
Иван Петрович был в неоправданно приподнятом настроении, сновал по коридорам бывшего НИИ и расплёскивал ценные указания.
– Веники убрать! Чайники спрятать! На перерыв никому не выходить! К нам едет комиссия!
– Иван Петрович, а на перерыв-то почему нельзя? Что ж мы сегодня – без обеда останемся?
Шеф притормозил. Уничтожающе посмотрел на дородную сотрудницу Машу и процедил:
– А я на Вашем месте без обеда и завтра бы остался.
Не дожидаясь, когда из прекрасных глаз Маши польются навернувшиеся было слёзы, Иван Петрович помчался дальше по коридору, попутно заглядывая в каждую дверь и бросая в комнаты, что-нибудь ободряющее: «Эй, кадры, пошевеливайтесь – вы не в сауне! Живо навести порядок! Убрать со стола все чашки – это не кафе, чёрт возьми, а солидное предприятие!»
– Нет, ну вы слышали?! – Маша смахнула слезу и развернулась всем своим могучим телом к коллегам. – Он бы на моём месте и завтра не обедал. Умник! Да с такой зарплатой странно, что я вообще не голодаю.
Все, кроме Толика, согласно закивали, поддерживая Машино негодование и сочувствуя едва не голодающей сотруднице.
– И вообще, – продолжала Маша. – Я уже почти села на диету.
– Ну вот – как раз повод сесть окончательно, – съязвил Толик. Маша запустила в него скотчем, не попала, и обиженно замолчала. Толик открыл рот, чтоб продолжить тему, но неожиданно замер, уставившись на дверь. На пороге стоял замдиректора Павел Никодимович. За ним виднелись субтильная фигура уборщицы тёти Наташи и широкий, как дверь, охранник Степан. Он едва удерживал в руках огромный картонный коробок, до верху заполненный несвежей посудой.
– Посуду всем сюда! – прорычал в пустоту коридора зам, ткнул пальцем в коробок и резво зацокал каблуками в сторону кабинета директора.
– Давайте, народ, кладите. Только аккуратнее – дно хилое, – пробубнил Стёпа, осторожно обходя каждый стол.
Тётя Наташа со скоростью чемпиона по кёрлингу, заелозила перед охранником шваброй, размазывая грязь по полу.
– Да Вы бы лучше за мной подтирали…
– Не учи учёного! – сердито оборвала Стёпу уборщица, и швабра замелькала ещё быстрее. Охранник остановился возле Маши.
– Не отдам! – неожиданно взвизгнула она и прижала к девятому размеру чашку с искрящимися розочками.
– Ну и дура! – бесцеремонно заявил Степан. – Никодимыч велел, значит, лучше отдать по-хорошему. Съедят её что ли, кружку твою?
– Не съедят, так разобьют. Не отдам! – «отрезала» Маша и спрятала чашку в самый дальний угол нижнего ящика стола.
– Как знаешь, – пожал плечами охранник и продолжил сбор посуды. Остальные сотрудники безропотно сложили чайно-кофейные принадлежности в коробок, и Стёпа удалился.
– Как вы думаете – что это за комиссия? – подал голос Толик.
– Я всё время говорю, что ты на работе дрыхнешь, – усмехнулась Маша. – Иван Петрович ещё на прошлой неделе ВСЕХ (!) предупреждал – приедет комиссия. ТАМ – Маша многозначительно подняла указательный палец – хотят убедиться, что нас всех заменили роботами.
– Это те манекены, которых в прошлом году прислали из Японии? – уточнила Зинаида Семёновна, взглянув на Машу поверх очков.
– Они!
– И на фига нам роботы? – Толик так поразился, что даже утратил способность шутить.
– Ты не правильно ставишь вопрос, – вмешался Сергей Владимирович. – Нужно спрашивать не «на фига НАМ роботы», а на фига МЫ роботам?
– То есть? – парень растерялся.
– Толик, Маша права – ты спишь что ли на работе? – принялась укорять его Тамарочка. – Шеф нам все уши прожужжал про эти штуки. В целях повышения производительности ряда предприятий оптимизируют производство и штат сотрудников. Московское руководство закупило партию программируемых станков и несколько роботов. Станки заменят рабочих, а роботы нас – людей умственного труда.