– Маша, у меня все носки грязные! – яростно закричал жене слесарь третьего разряда Хлыщевского арматурного завода Иван Скукин. Ну как яростно – скорее, возмущенно. Ну как закричал – скорее, прошептал. Жуя на ходу большую плюшку, щедро намазанную сливочным маслом, его обожаемая супруга появилась на пороге и сразу преградила собой просвет к свободе.
– Не постирал носки вечером – нет чистых носков утром, – нравоучительно прожевала она.
– Ну Маша! Жена ты мне или нет?! – в отчаянии воскликнул Иван.
– А как же те, серенькие, с маленькой дырочкой на мизинчике? – игнорируя стенания Ивана поинтересовалась Марья.
– Там один носок сильно полинял. Я его случайно засунул с черным свитером, – сдаваясь, муж уже было направился к платяному шкафу, но в дверях наткнулся на пышные формы своей супруги, которые та не планировала сдвигать ни вперед, ни назад. Стоя друг против друга и заглядывая друг другу в вот уже двадцать лет как женатые глаза, каждый думал о своем:
«Какая же она жирная! Вон, как блестит масло на масляных губах. Фу ты ну ты! Масло масляное! И как же угораздило-то меня связаться с таким бегемотом?! Меня, симпатичного и подающего надежды. Когда-то…»
Бегемот стоял, раздувая ноздрями в такт жующим челюстям, и размышлял:
«Никакой романтики! Хоть бы раз цветочек принес или ласковым словом назвал. А то „носки, носки“. Вот оно – современное потребительское отношение в браке!»
Постепенно взгляд Ивана сменился от изучающего на жалобный: мол, пропусти, на работу же опоздаю.
– Мушор! – властно заявила жена с набитым ртом.
– Что?
– Мушор вынеши! – с этими словами она повернулась и, наполняя собой весь коридор, не спеша, поковыляла в сторону кухни допивать утренний чай. С четырьмя ложками сахара. Столовыми.
***
Иван вышел из трамвая. Сердце щемило от обиды. И все эти люди! Сначала жена с носками. И даже ведь бутерброд не предложила. А ей бы только на пользу пошло отказаться от пары калорий! Кондуктор в трамвае явно встала не с той ноги: хамила, задевала плечом пассажиров, ошибалась со сдачей. Когда она проплывала мимо Ивана, он инстинктивно вжался в поручень, пытаясь слиться с ним воедино. Но как назло (а может быть, специально – в конце концов, сегодня весь мир был настроен против Скукина), трамвай качнуло, и фрустированная женщина бальзаковского возраста с толстой билетной сумкой на плече, налетела на него. Мало того, что отдавила при этом мизинчик, и без того незащищенный из-за дырки в носке, так еще и зачитала целую лекцию о том, что «ходят тут всякие». Иван был виноват во всем: и в том, что трамвай шатнуло, и в том, что ее отбросило в сторону, и в том, что гречка постоянно дорожает, и в том, что сосед каждые выходные начинает с перфоратора. Но больше всего кондуктор вменяла Ивану вину за свою неудачную личную жизнь – этот невысказанный упрек прямо-таки витал в воздухе.
После пережитого стресса позвонил начальник и, под радостные женские визги на заднем фоне, тоскливо пожаловался на печень. Ему, видите ли, нужно остаться на больничном, как минимум, на пару дней. Поэтому Ивану придется немного задерживаться и выполнять кроме своих, еще и его, начальника, обязанности. Затем связь резко прервалась, и автоответчик на арабском языке объявил, что абонент находится вне зоны действия сети и что погода в ОАЭ сегодня обещает быть отличной. По крайней мере, Иван подозревал это из непонятного ему потока речи. Конечно, Алексей Николаевич молод, не женат, хорош собой. А самое главное, его отец – начальник отдела кадров Хлыщевского арматурного завода. А его мать – начальник отдела планирования Хлыщевского арматурного завода. А его бабушка – начальник лаборатории Хлыщевского арматурного завода. А его дедушка – начальник Хлыщевского арматурного завода. А Иван всего лишь слесарь третьего разряда Хлыщевского арматурного завода. Женат. Имеет двое детей, собаку, кота и три кредита: на квартиру, на ремонт и на шубу жене. Учитывая габариты последней и количество норок, которым пришлось пожертвовать своими жизнями, кредит получился больше двух предыдущих.
Понурив голову, Иван поплелся к проходной. Ночью шел дождь. Мимо проехала машина. Слесарь отпрыгнул в сторону, в последнюю секунду избежав унизительного утреннего душа. И, радуясь, как ребенок, что хоть кого-то сегодня провел за нос, приземлился прямо в лужу. Грязная жижица моментально затекла в ботинок, окрашивая серый носок, полинявший носок и оголенный мизинец в одинаковый коричневый цвет. И в этот момент Скукину стало совершенно ясно: выхода нет. Жизнь – это лишь череда унылых событий, люди вокруг – эгоистичные злобные существа, а его собственное существование – мучительная отсрочка перед неизбежным концом. В этом мире нет места ни радости, ни везению для таких как он, иванов. Новое осознание осенило слесаря также внезапно, как расстройство желудка после заводской столовой. И он стоял, подняв глаза к безмолвному небу в немом упреке, прямо посреди лужи, в ста метрах от проходной Хлыщевского арматурного завода. Все заволокло тучами, и начал моросить мелкий дождик. Капли падали прямо в ноздри Ивану и вспенивали их содержимое в крупные пузыри.
– Сынок, замерзнешь! – услышал Иван знакомый скрипучий голос. Нина Васильевна, кладовщик – слегка забывчивая сухонькая старушонка. Ее держали потому, что кроме нее никто был не в силах разобраться с хаотичной системой складского учета. Лишь Нина Васильевна могла безошибочно определить, где найти даже самую малюсенькую деталь. Удивительно, учитывая тот факт, что она зачастую забывала собственную фамилию.
– Баба Нина, все пустое, – вздохнул Иван, – лучше уж сейчас простудиться и умереть.
– Чаво это? – удивилась та.
– Мир такой несовершенный! – продолжал Иван свою исповедь. – Вот я всегда был смышленым, старался учиться, добиться чего-то в жизни. Женился на принцессе, а она кикиморой оказалась. Детей родил, а они лоботрясы редкостные – двое из ларца – одинаковых с лица: одна живет ради «лайков» и в свои 12 лет объявила себя «чайлдфри», второй категорически отказывается учиться и в 6 лет лучше знает свои права, чем я – свои. Начальник ездит на мне, как на Коньке-Горбунке. Директор завода, сама знаешь, ворует бессовестно, словно Кощей Бессмертный. Что тут остается? Лечь и сдохнуть, – с этими словами Иван лег в лужу и закрыл глаза.
– Сынок, а ты на все другими глазами посмотри, – вздохнула Нина Васильевна, и слесарь услышал, как резиновый наконечник ее клюки заскрипел в сторону проходной. Иван поднял голову, но старушки уже не оказалось в поле зрения.
