Ливит улыбнулся по-человечески, что для энергетической сущности, выраженной в четырехмерном мире только энергоемкой субстанцией, было сложновато, но улыбка, расцветшая в психополе, реально наполнила объем субстанции доброй информативностью. Ожили энергетические цепочки, зашевелились энергосинапсы, создавая причудливый мир энергополей, и общий тонус и возможности многомерного организма многократно повысились. Ливит замер перед погружением в естественную среду обитания – добрые, наполненные информативностью пространства полей Вселенной, и почувствовал никогда не исчезающую благодарность к людям. Эта раса действительно величественна и в будущем на много способна. Это именно они научили его улыбаться, и теперь такое простое действие дает всему объему Ливита, всем его неизменным шестнадцати субстанциям, раскинутым по всей галактике, возможность более глубоко погружаться в связанные между собой инфополя Вселенной.
Информативность, самая важная составляющая многомерной Вселенной, была естественным «воздухом и пищей» для субстанции. Как и никакая другая жизнь в многомерном разнообразии, Ливит не знал, как он появился, не знал и когда, но оказалось, что если воспроизводить в себе некоторые состояния энергоряда людей, например, ту же добрую внутреннюю улыбку или еще более энергоемкое состояние, свойственное этой расе, – любовь к своему корню, основной энергетической составляющей, присутствующей во всех существах этой планеты, то Единое инфополе Вселенной приоткроет ему и эту тайну.
Люди вообще сколь величественны, столь и жалки в своих странностях. Одно их желание называть «странными» другую расу чего стоит! И это просто потому, что такие расы – Ливит усмехнулся снова по-человечески – им сложно понять. А это, в свою очередь, потому, что люди умаляют возможности собственного энергоряда, не утруждают сознание осознанностью. Да их путь во многомерной Вселенной сложен и непрост, но они находят возможности противостоять легким, ведущим в ничто, путям. И часто побеждают грозящую всему живому и неживому одномерность, ведущую, в свою очередь, только к исчезновению.
Сейчас люди снова встали на борьбу с собственным высокомерным желанием властвовать, и им нужно помочь. Ибо свои силы каждое живое существо должно тратить на познание и расширение великого дара – возможности осознавать. Иначе – потеря своего корня, своей вселенской родовой нити и скатывание в подобие ограниченного фотона, не способного существовать в главной совокупности бесчисленных мерностей – сознании этих мерностей.
Властвовать и управлять, получая иллюзорные блага без умаления других, невозможно, и скопяне начали осознавать, куда ведет эта дорога. Это их дело – лечить и настраивать собственный организм, но Ливит понимал и еще кое-что – что Вселенная не только жестко карает отказавшихся от самой сути существования, но и помогает потерявшим путь, найти его.
Осторожно, «на мягких лапах», постоянно меняя углы освещения, двигаясь рывками и замирая, как бы вынюхивая темные уголки в торчащих корешках книг и наваленных древних свитках, тонкий лучик света пробивался сквозь полутьму. Взвихренные напоследок дунувшим через приоткрытую мембрану окна, исчезнувшим в сумерках бойким ветерком, тучи бумажной пыли разлетелись по помещению, яркими огоньками наигрывая в так неожиданно появившемся лучике света. Пыль, медленно кружась, оседала на иллюзорно-мистических под дымкой техногенного тумана предметах в комнате, обволакивала стеллажи, пуфики-тумбы, столы-трансформеры, еле угадываемые под слоем пылевых частиц коврики-грелки на полу. Очертания мелких предметов можно было угадать только на ближайшем к окну столе – там недолгий сквознячок раздувал затхлое пространство длинного, вытянутого изгибами, погруженного в темноту помещения.
Верткий замирающий лучик обследовал ближайший стеллаж и переместился дальше, скользнул по полу, остановился, чуть поменяв оттенок. Рядом проявился другой, с другого направления, завертелся вокруг первого, тоже мерцая вихляющимися искорками. Движение увеличилось, и, когда уже было невозможно различить лучи, раздался негромкий хлопок – и на полу появилась тускло горевшая точка. Полыхнула оранжевым, потемнела, превращаясь во что-то материальное, и сразу помещение осветилось. Теперь потоки фотонов отражались уже от всех невообразимых поверхностей, стало светло как на лужайке в яркий солнечный день, даже висящая клубами в пространстве пыль не затемняла обзор, а, казалось, наоборот, подсвечивала обстановку. Мембрана окна раздвинулась немного, впрочем, совсем не добавив дневного света, и внутрь просунулся какой-то предмет, встряхнулся и полетел вдоль стеллажей. От дрона побежали волны сканирующей сетки, проглаживали скрытые уголки, изгибаясь под нереальными углами, лучики вились, казалось, даже вокруг пылинок.
– Нет тут ничего, я ж говорю, только время зря потратим, – голос, тонкий и по-детски дребезжащий, звучал немного раздраженно и как-то покорно-тоскливо.
– Тебе бы только пожрать. Я же говорил, возьми побольше фрукенов, а ты – хватит нам, я есть не захочу, тащить тяжело, – второй голос звучал весело-осуждающе, и чувствовалось, что – явно человек, – занят чем-то совершенно другим, кроме простого разговора.
– У меня еще два осталось…, – послышалось шебуршание, треск раскрывающейся липучки. – Будешь?
– Ага. Сейчас все брошу и фрукены твои жевать начну, – скептически прозвучавший голос перемежался со всасыванием-жеванием.
– Съела? Не мешай и займись делом. Держи периметр, у меня всего два глаза и два уха. Сейчас заходить буду.
Мембрана на окне расширилась еще больше, показалась явно детская нога, обутая в невообразимо раскрашенный древний, вышедший из моды шнурованный ботинок, потыкалась в пыль, нашла опору. Сразу появилась и вторая, на пол помещения был поставлен рюкзачок, и внутрь проскользнул мальчуган, всклокоченный, с настороженными и немного удивленными глазами и курносым носиком. Отерев взмокший лоб, попутно яростно расчесав шевелюру, мальчуган поправил громадные не по размеру наушники, вернул на нос маску-визор и двинулся вдоль стеллажей. Успел пройти шага три, когда сзади раздался треск и сквозь бессильно повисшую, давно не рабочую защитную мембрану вывалился еще один – еще более всклокоченный, да так, что явно давно не мытые патлы закрывали всю голову и часть спины. Обернулся, блеснул улыбкой – стало видно, что это девчушка с перемазанной каким-то соком физиономией, с такими же настороженными глазами и курносым носиком-кнопкой.
– Кнопка, ты чего творишь? – голос первого звучал что-то уж очень строго. – Мы сто раз договаривались, что вместе заходим только в проверенные места.
