Йоркшир, Англия, 1886
Чтобы организовать побег из тюрьмы, узники в большинстве случаев тратят месяцы, а то и годы. В распоряжении Джека Далтона был один день. С кувалдой в руке он стоял в каменоломном дворе Данмурской тюрьмы и ждал, когда надсмотрщик защелкнет на его ногах кандалы, приковывая Далтона цепью к другим заключенным. Солнце нещадно палило Джека и еще две дюжины мужчин.
Он, прищурившись, посмотрел на небо. «Погода прекрасная, черт бы ее побрал. Надо же такому случиться, что единственный в кои-то веки ясный день на вересковой пустоши выпал именно тогда, когда я должен бежать из этого поганого места». Но даже если бы на небе светили десять тысяч солнц, это ничего не изменило бы. Сегодня он должен отсюда выбраться.
Линч, надзиратель, переходил от одного заключенного к другому, запирая на щиколотках каждого кандалы, прикрепленные к длинной цепи, протянувшейся между заключенными. Всякий раз, когда кто-нибудь из них двигался, цепь лязгала. Щиколотку Джека опоясывал шрам – толстый рубец, образовавшийся на его коже за пять лет тяжелого труда. Самыми трудными были первые пять месяцев. Кандалы врéзались в грубую шерсть полосатых казенных носков, натерли кожу и разодрали ее до крови. Рана загноилась, у Далтона началась лихорадка, и он чуть было не лишился не только ноги, но и жизни. Но Джек – крепкий орешек и всегда им был. А ненависть только придавала ему сил. Он выжил, сохранил ногу и стал еще закаленнее.
Сегодня Далтону понадобятся все силы. Нетерпение жгло его, как жало шершня под кожей. Линч уже почти закончил с первым рядом заключенных. Еще минута, и надзиратель двинется вдоль ряда, в котором стоял Джек, и тогда шанс будет упущен. Взгляд Джека уже устремился через двор к высокой, в тридцать два фута, стене, которая отгораживала заключенных Данмура от холмистой равнины и свободы.
– Д-три-семь, смотреть прямо перед собой!
Джек снова стал смотреть вперед ничего не выражающим взглядом, спрятавшись за фасадом напускной апатии. Вот уже больше пяти лет никто не называл его по имени, иногда он даже забывал, что у него оно есть, а не только буква и номер. Когда-то его называли Алмаз, но вовсе не потому, что он любил алмазы. Да у него их никогда и не было, он и видел-то настоящие алмазы всего пару раз. Нет, его прозвали Алмаз, потому, что, находясь под жесточайшим давлением, он превратился в самое твердое существо, которое только ходило по улицам Лондона. Джеком его звала только Эдит. А иногда, когда на нее накатывала тоска по их детству, она называла его Джеки.
– Джеки, – прошептала Эдит тогда, протягивая к нему окровавленную руку. – Джеки, забери меня домой.
А потом она умерла.
Даже сейчас, хотя прошло много времени, это воспоминание все еще причиняло боль Джеку. В нем вскипел гнев. Он знал это чувство лучше, чем биение собственного сердца. Гнев был даже важнее, чем сердцебиение, потому что только он поддерживал в нем желание жить. Гнев и жажда мести. И скоро он осуществит эту месть.
Линч приближался. Пора действовать. Джек наклонился к заключенному, стоящему рядом с ним, и прошептал:
– Эй, Стоукс!
Мужчина с тяжелой челюстью быстро взглянул на Джека и снова стал смотреть прямо перед собой.
– Замолчи, идиот!
За разговоры заключенных наказывали плетьми, а если начальник тюрьмы был в особенно зверском настроении, то и запирали в темной камере без света иногда на несколько недель. В этой клетке многие сходили с ума. Видит Бог, Джек там чуть было не спятил. Но сейчас его не страшило наказание. Он боялся только одного: что не успеет вовремя сбежать.
– Ты слыхал, что Малленс на следующей неделе выходит на свободу?
– И что из этого? Мне еще восемь месяцев тут торчать.
У Джека благодаря манипуляциям в судебной системе срок был намного больше. Если он не попытается сбежать, то застрянет в Данмуре еще на тридцать семь лет. В итоге к тому времени, когда он выйдет на свободу – если, конечно, доживет до тех пор, – ему будет семьдесят три года. Вероятно, сегодня Далтон умрет. Но если он сумеет осуществить свой план, то и умереть не жалко, не такая у него жизнь, чтобы за нее стоило особенно цепляться.
– Я слышал… – Джек быстро покосился на Малленса, который стоял перед ними, потом снова на приближающегося Линча. – Он сказал, что, когда освободится, пойдет прямиком к твоей милашке.
При упоминании его женщины Стоукс нахмурился.
– К Лиззи? Но он же с ней даже незнаком.
Джек пожал плечами:
– Может, он слышал, как ты о ней рассказывал, и решил сам посмотреть. Говорил, уж он ее хорошенько ублажит. И она, конечно, не откажется, ведь столько времени обходилась без мужчины.
Линч подошел совсем близко, и Джек быстро закрыл рот. Надзиратель злобно уставился на него.
– Д-три-семь, советую помалкивать. Начальник тюрьмы получил новый столб для порки, и ему не терпится его опробовать.
В глазах Линча блеснуло предвкушение.
– Да, сэр.
– Это что такое? – Линч наклонился ближе. – Похоже на разговор.
Джек молча покачал головой, всей душой ненавидя этого ублюдка. Среди надзирателей попадались и довольно приличные люди, которые просто выполняли свою работу за мизерное жалованье, но некоторые тюремщики, вроде Линча, наслаждались своей властью да еще и старались придумать новые способы запугивать и изводить заключенных. Линчу, к примеру, особенно нравилось находить на ровном месте несуществующие нарушения порядка.
Надзиратель ухмыльнулся и закрепил на ноге Джека кандалы. «Проклятье!» Джек надеялся как следует раздразнить Стоукса до того, как его закуют, но Линч положил конец его замыслам. Джеку так хотелось с размаху опустить кувалду на голову Линча, сбить с него синий кивер и разбрызгать его мозги по всему двору, что ему стоило огромного труда удержаться от искушения.
«Сосредоточься на своей цели, Далтон!» Пусть он бы испытал удовлетворение, убив Линча, но это привело бы к тому, что другие тюремщики схватили бы его и заперли на месяцы в темный карцер, откуда вытащили бы только затем, чтобы повесить. Поэтому Джек позволил Линчу запереть на его ногах кандалы и двинуться дальше.
– На следующей неделе, – прошипел Джек Стоуксу, – Малленс займется твоей Лиззи.
Стоукс никогда не славился сильной выдержкой. От малейшего намека на провокацию он взрывался, как горящий оружейный склад.
– Я расквашу твою чертову рожу! – прорычал Стоукс, вырвался из ряда и метнулся к Малленсу.
Остальные заключенные, спотыкаясь, дернулись за ним, потому что были скованы общей цепью. Испуганный Малленс едва успел повернуться кругом, как Стоукс обрушил на него град ударов. Заключенные начали падать с сердитыми возгласами. Некоторые поддерживали криками Стоукса. Из главного здания выбежали другие надзиратели, и крику стало еще больше. В каменоломном дворе воцарился хаос, синие формы тюремщиков и блеклые грубые робы заключенных слились в одно размытое пятно. В воздухе замелькали кулаки. Некоторые надзиратели были с дубинками, они принялись избивать заключенных независимо от того, участвовали те в драке или нет. Джеку тоже достался удар дубинкой по плечу, он крякнул, но устоял на ногах.
