Мне думается, в каждом из нас дремлет генетическая предрасположенность к транжирству, готовая проснуться и громко заявить о себе, как только нам улыбнется фортуна и округлится банковский счет. Что, если не она, понуждает нас приобретать триста девяносто девятую пару туфель, второй вертолет, пятый особняк, очередную дюжину дизайнерских подушек для дивана, бочку икры или шестилитровый «мафусаил» шампанского? Какая во всем этом необходимость? Кому это надо? И зачем?
Изобретенные богатеями способы тратить деньги занимали меня уже давно. Помимо всего прочего, мне было любопытно, действительно ли то, что покупают они, так уж сильно отличается от того, что достается нам. В самом ли деле привилегированные классы получают за свои деньги нечто особенное, или их просто приятно возбуждает сама возможность потакать любым своим прихотям, не глядя на цену? Я невольно задумывался над этим вопросом всякий раз, когда получал очередное раздраженное письмо от «Америкэн экспресс».
И вот однажды судьба, расщедрившись, решила помочь мне в поисках ответа на этот важный вопрос. Мистер Мартин Бейзер из журнала «GQ», человек редкой доверчивости и больших возможностей, каким-то образом проведав о моем чисто научном интересе к тому, что называется предметами роскоши, любезно благословил меня на подвиги. Действуй, сказал он, вливайся в ряды богатых. Живи их жизнью, только не забывай предварительно согласовывать все расходы с бухгалтерией и предоставлять в редакцию письменные отчеты о приобретенном опыте.
Здесь, пожалуй, уместным будет сказать пару слов о моем обычном образе жизни. Он довольно скромен. У меня имеется один дом, одна небольшая машина, один велосипед и четыре костюма, которые я надеваю крайне редко. Я счастливчик, живущий в сельскохозяйственном районе на юге Франции, а потому отличная еда и вино обходятся мне сравнительно дешево. Мои пороки тоже стоят не особенно дорого, и самые крупные суммы я трачу на книги. Меня никогда не посещает желание обзавестись собственной яхтой, скаковой лошадью, дворецким или крокодиловым кейсом с медными уголками и сейфовым замком, не говоря уж о таких безумствах, как виноградник в Бордо или коллекция импрессионистов. Я могу восхищаться всеми этими чудесными вещами, но вовсе не хочу владеть ими. Насколько мне известно, проблем от такой собственности куда больше, чем удовольствия. В конце концов становится непонятно, кто кем владеет.
Особенно ясно я осознал это пару лет назад, когда как-то вечером мы обедали в гостях у очень милой пары, страдающей избыточным богатством. Один из гостей – не исключено, что это был я, – случайно задел край тяжелой золоченой рамы, украшавшей довольно мутное произведение живописи. Немедленно сработала сигнализация, и, вместо того чтобы садиться за стол, хозяевам пришлось звонить в службу охраны и долго убеждать их, что в приезде вооруженного отряда нет никакой необходимости. За едой хозяйка поведала нам еще об одной проблеме, на этот раз касающейся столовых приборов. Все их роскошное фамильное серебро было, разумеется, застраховано на приличную сумму, но, к сожалению, по условиям полиса в промежутках между использованием оно должно было храниться в сейфе, а потому ложки, ножи и вилки после каждой трапезы приходилось тщательно пересчитывать и прятать под замок.
Вы, возможно, скажете, что все это мелочи, лишь незначительно омрачающие беззаботное существование баловней судьбы, но я, неоднократно прижимавший нос к оконному стеклу и наблюдавший за их волшебной жизнью, уверяю, что они далеко не так счастливы, как нам кажется. А почему? Да потому, черт побери, что чего-нибудь всегда не хватает!
Вместе с расходами растет и уровень притязаний, и тот, кто тратит уйму денег, взамен желает обрести совершенство. Увы, жизнь организована не лучшим образом, и чересчур многое в ней зависит от случайных факторов вроде капризного оборудования или непредсказуемой обслуги. Довольно скоро каждый богач это понимает и подсознательно сам начинает искать поводы для недовольства. Я лично наблюдал, как это происходит. Мелочи, которые кажутся нам сущей ерундой, вдруг приобретают огромное значение: завтрак испорчен, потому что яйцо слегка недоварено и его невозможно есть; шелковую рубашку нельзя надеть из-за едва заметной морщинки; шофер невыносим, так как опять наелся чесноку; дворецкий ведет себя либо недостаточно внимательно, либо чересчур панибратски – и так далее, список досадных несовершенств бесконечен. Разве можно считать день удачным, если какой-нибудь идиот забыл нагреть ваши носки и не отгладил утреннюю газету?
Помню, как по заданию редакции мне довелось обедать в ресторане великолепного отеля в Венеции. Интерьер, обслуживание и кухня превзошли все мои ожидания. Я не верил, что кому-нибудь здесь может не понравиться. И, как выяснилось, ошибался. За соседним столиком сидели четыре типичных представителя старой финансовой аристократии из Милана, и все они выражали явное недовольство. Белое вино, по их мнению, было недостаточно охлажденным. Официанту требовалось больше тридцати секунд, чтобы заметить поднятый кверху палец и подскочить к ним. Боже милостивый, куда только катится этот мир? Весь вечер я слышал доносящиеся из-за их столика ворчание и жалобы, совершенно, надо сказать, необоснованные. Обстановка радовала глаз, музыка ласкала слух, а еда была божественной, но этим четверым постоянно чего-то не хватало. В конце концов они умудрились заразить своей мизантропией весь зал. Впервые в жизни я наблюдал унылую атмосферу в итальянском ресторане.
После нескольких подобных случаев я уже не испытывал ни малейшего желания провести остаток своей жизни среди богачей. Но тем не менее приходится признать, что среди множества досадных несовершенств и разочарований на их жизненном пути встречаются и утешительные призы – чрезвычайно приятные и на удивление быстро входящие в привычку. Попробовав хоть однажды настоящую белужью икру, вы вряд ли станете с прежним восторгом вкушать ее дальнюю родственницу – икру черного пинагора.
Пожалуй, наиболее приятной и познавательной частью моих почти четырехлетних изысканий стало знакомство с творцами, своими руками создающими культовые приметы красивой жизни. Все они, от портных и сапожников до охотников за трюфелями и производителей шампанского, были влюблены в свою работу и, не жалея времени, охотно отвечали на мои расспросы. Их исполненные энтузиазма рассказы о создании настоящей панамской шляпы или мариновании фуа-гра в сотерне становились для меня настоящим откровением, и я нередко поражался тому, сколь низко оплачиваются их уникальное мастерство и бесконечное терпение.
