– Не двигайся, – прошептала она едва слышно, скользя пальцами по его обнаженной спине, – лежи спокойно, не шевелись.
Он замер, прижавшись к ней, зная по опыту, что не следует перечить. Тогда настанет чудесный миг, ее тело приобретет необычайную гибкость, и их закрутит ураган неистовой страсти.
Одежда, сброшенная в порыве бешеного желания, в беспорядке валялась рядом с кроватью.
Женщина изогнулась, прерывисто задышав. В этот момент дверь спальни бесшумно открылась, однако появление третьего лица осталось незамеченным.
Вошедший был высокого роста. Он стоял не двигаясь, молча наблюдая за происходящим. Когда женщина вскрикнула, – этот крик он слышал всего лишь однажды за время их неудачного брака, – он прикрыл за собой дверь и перешел в неприбранную гостиную, где были разбросаны вещи любовников. Пыль лежала на журнальных столиках, на экране телевизора, пепельницы были полны окурков, повсюду валялись его бумаги, книги, нераскрытая почта. Комната словно поплыла перед глазами, он не мог сосредоточить ни на чем взгляд: куда бы ни смотрел, все расползалось и искажалось.
Когда снова раздался ее крик, он прижал холодные ладони к вискам. Затем из-за прикрытой двери спальни донеслись звуки, похожие на животный стон.
Он перестал соображать и контролировать свои действия. Уже несколько месяцев он был готов сорваться, и наконец это произошло. Находившимся в спальне не повезло, что это случилось именно в данный момент.
Неожиданно высокому мужчине стало легче. Предметы в комнате обрели четкие очертания. Он перестал обращать внимание на возню за дверью, молча вышел из гостиной и, миновав прихожую, направился на кухню, обставленную по последнему слову моды и техники. Это жена убеждала покупать всевозможные штуковины, говоря, что к этому обязывает его положение, однако сама никогда ими не пользовалась. Мужчина извлек из ящика нож для разделки мяса – подарок жены на Рождество. Четырехдюймовое лезвие сверкало в лучах солнца, падавших сквозь кухонное окно. Деревянная рукоять, украшенная латунными гвоздиками, удобно легла в его холодную ладонь.
Он вернулся обратно в гостиную и замер у окна, выходящего на невысокие деревянные бараки экспериментальной станции, где он трудился последние три года. Около двадцати минут он выжидал, трогая время от времени край острого как бритва ножа. Потом услышал голос своей жены: «Я должна чего-нибудь выпить. Милый… ах… ради бога, отпусти! Выпить до смерти хочется».
Он молча шагнул к двери спальни, держа нож у бедра. Послышался шум и голос человека, которому он полностью доверял:
– Ты уверена, детка, что хочешь именно выпить, а не чего-то другого?
– Принеси выпить. – В ее голосе была резкость, которой подчинялся любой мужчина. – У нас бездна времени. Муж вернется только завтра.
– Чудненько. Я, может, и сам выпью. Но ты не двигайся, лежи как лежишь, хорошо?
Раздался ее смех.
– Я и не собираюсь убегать.
Заскрипела кровать – как же долго он не делил со своей женой ложе! Босые ноги зашлепали по паркетному полу. Распахнулась дверь.
Мужчины стояли друг против друга. Нож в руке одного из них метнулся вперед и вниз, распарывая тело соперника. Падая, тот задел высокого человека, который чуть попятился. Обнаженной женщине, лежавшей в постели, этих секунд оказалось достаточно, чтобы спасти свою жизнь. Она вскочила с кровати и заперла дверь прежде, чем ее муж успел ворваться в комнату.
Но женщина понимала, что она на волоске от страшной смерти, и, схватив телефонную трубку, завизжала:
– Приезжайте быстрей! Меня убивают! – Дверь спальни содрогалась от сильных ударов. Женщина влетела в ванную, заперлась на задвижку и принялась кричать в высокое окно, слишком узкое для побега.
Герман Радниц пересек вестибюль отеля «Бристоль» и протянул портье ключ от номера.
– Добрый вечер, сэр. – Портье сделал небольшой поклон, приберегаемый для самых именитых клиентов лучшего отеля Западного Берлина. – Машина ожидает вас.
Радниц – широкоплечий, полный мужчина с толстым и крючковатым носом и полузакрытыми глазами – кивнул в ответ. Он был известен как один из самых богатых людей в мире. Его финансовые операции, как щупальца спрута, опутали всю планету. Радниц обладал огромной властью над иностранными дипломатами, банкирами Цюриха, лондонскими и нью-йоркскими биржевиками. Как ядовитый паук, он сидел в центре своей финансовой паутины и высасывал соки из любого неосторожного мотылька, увеличивая свои и без того огромные богатства.
На Раднице была шапка из каракуля и черное суконное пальто, отороченное темным норковым мехом. Бриллианту, красовавшемуся в булавке черного шелкового галстука, мог позавидовать любой индийский раджа. Радниц казался олицетворением власти, денег и роскошной жизни. Тот, кто осмеливался взглянуть в его полузакрытые серо-стальные глаза, сразу понимал, что этот человек холоден и беспощаден.
Он подошел к двойным стеклянным дверям. Державшийся начеку швейцар распахнул их, приподнял фуражку за козырек и поклонился. Радниц не обратил на него внимания. Вдохнув бодрящего холодного воздуха, он спустился по ступенькам к серебристо-черному «роллс-ройсу», где стоял его слуга-японец Ко-Ю, исполнявший также обязанности шофера.
– На одиннадцать у меня назначена встреча возле Бранденбургских ворот, – произнес Радниц. – Сорок минут на пересечение границы. Дальше смотри сам.
Он сел в машину, Ко-Ю захлопнул дверцу и скользнул на место водителя. Машина тронулась.
Радниц взял сигарету из кедрового ящичка, примыкавшего к тщательно отделанному бару. «Роллс-ройс» был сконструирован по собственному проекту Радница. В нем было все: бар, коротковолновая рация, телевизор, телефон, небольшой холодильник и электротермос для хранения горячей пищи. Он зажег сигару и, включив освещение, стал читать извлеченные из портфеля бумаги.
Спустя десять минут машина замедлила ход. Они прибыли к границе между Западным и Восточным Берлином. Прямо перед ними маячила надпись на английском, немецком и русском языках: «Вы покидаете американский сектор Берлина».
Часовой помахал им вслед с дружелюбной ухмылкой. Затем «роллс-ройс» на черепашьей скорости приблизился к красно-белому стальному шлагбауму на бетонных опорах, который преграждал путь в Восточный Берлин. Машина остановилась. Солдат в ушанке с пистолетом на боку заглянул вовнутрь. Радниц протянул паспорт сквозь открытое окно. Лицо его оставалось бесстрастным, он не хотел нарываться на неприятности. Дело по ту сторону границы было слишком важным, чтобы вступать в пререкания с каким-нибудь въедливым часовым. Паспорт вернули, шлагбаум подняли, и «роллс-ройс» въехал на нейтральную полосу, где так по-хитрому стояли препятствия из бетонных блоков, что ни одна машина не могла развить скорость и прорваться сквозь кордон.