Гэвин Гайл лежал, глядя вверх, на дне своего глиссера, дрейфовавшего посередине моря. Это было крошечное узкое суденышко с низкими бортами. Когда-то, лежа вот так на спине, он готов был поверить, будто вот-вот сольется с морем в одно целое. Теперь нависающий над ним небесный купол казался крышкой котла, а он сам – крабом в этом котле, и температура понемногу росла.
Здесь, возле южного побережья Лазурного моря, за два часа до полудня вода должна была иметь ошеломительно глубокий сине-зеленый цвет. Небо наверху, безоблачное, с давно испарившейся дымкой, должно было быть безмятежным, насыщенно-сапфировым… Но он не мог этого видеть. С тех пор как четыре дня назад он проиграл битву при Гарристоне, Гэвин повсюду вместо синего видел лишь серый – даже и его-то не мог увидеть, предварительно не сосредоточившись. Лишившись синевы, море выглядело для него жидким серо-зеленым бульоном.
Его ждала флотилия. Трудно расслабиться, когда тысяче людей нужен ты, и только ты, – но ему была необходима эта передышка, несколько минут тишины и спокойствия. Раскинув руки и касаясь волн кончиками пальцев, Гэвин поглядел в небеса.
«Люцидоний, где ты? Был ли ты вообще? Случалось ли с тобой что-либо подобное?»
В воде что-то прошелестело – словно нос лодки, разрезающий волны. Гэвин сел на дне глиссера. Потом встал.
В пятидесяти шагах позади что-то скрылось под волнами – что-то достаточно большое, чтобы над местом его погружения вспучилась вода. Может быть, кит?
Вот только киты обычно всплывают на поверхность, чтобы подышать; однако в воздухе не висела водяная пыль, не было слышно шумного звука выдоха. А если Гэвин за пятьдесят шагов услышал шелест разрезающего воду морского существа, оно должно было быть массивным.
Сердце забилось у него в горле. Он принялся втягивать в себя свет, чтобы по-быстрому набросать весельный блок… и замер. Прямо под его крошечным суденышком в толще воды что-то двигалось. Это было все равно что смотреть на проносящийся мимо пейзаж, когда едешь в экипаже, – вот только Гэвин не двигался. Скользящее под ним тело было огромным, во много раз шире его шлюпки, оно двигалось волнообразно, поднимаясь все ближе и ближе к поверхности, все ближе к его маленькому судну.
«Морской демон!»
И еще тело светилось. От него исходило умиротворенное, теплое сияние, почти как от самого солнца в это прохладное утро.
Гэвин никогда не слышал ни о чем подобном. Он знал, что морские демоны – это чудовища, воплощающие в себе чистейшую, безумнейшую форму ярости, какая только известна человечеству. Они полыхают красным огнем, кипятят моря, оставляют за собой в кильватере плавающие островки пламени. Согласно предположениям в старых книгах, морские демоны не плотоядны, но с бешенством защищают свою территорию, и любой нарушитель, заплывший в их воды, обречен на гибель – такой нарушитель, как чужое судно, например.
Но в этом сиянии не чувствовалось никакой ярости – вполне мирное свечение. Этот морской демон был не свирепым разрушителем, но бороздящим моря левиафаном, оставляющим после себя лишь едва заметную рябь в качестве свидетельства его присутствия.
Колыхаясь, тело всплывало к поверхности; просвечивающие сквозь волны краски сияли все ярче. Не думая, Гэвин опустился на колени в тот самый момент, когда спина демона вынырнула из-под воды под самой шлюпкой. Прежде чем глиссер успел соскользнуть вбок вместе со вскипающей волной, он протянул руку и прикоснулся к телу морского чудовища. Казалось бы, существо, живущее в воде, должно быть скользким, однако кожа оказалась на удивление шероховатой, упругой, теплой.
На одно незабываемое мгновение Гэвин перестал существовать. Не было больше никакого Гэвина Гайла – никакого Дазена Гайла, верховного люкслорда, Призмы. Канули в небытие лебезящие, пресмыкающиеся, лишенные всякого достоинства сановники. Больше не надо было плести паутину лжи, запугивать сатрапов и манипулировать советниками Спектра. Не было ни любовниц, ни бастардов, в мире не осталось никакой силы, кроме той, что проплывала перед его глазами… Взирая на эту невообразимую громаду, Гэвин ощутил себя крошечным.
Мягкое дуновение утреннего ветерка освежало, два солнца – одно в небе, одно под водой – источали тепло. Гэвина объяла безмятежность. Никогда в жизни он не чувствовал настолько близко присутствие божественного.
А потом до него вдруг дошло, что морской демон держит курс на его флотилию.
Зеленый ад звал его к безумию. Мертвец снова смотрел на Дазена из полупрозрачной стены, светящийся, ухмыляющийся. Черты его худого, как у скелета, лица искажались изгибающимися стенами сферической зеленой камеры.
Главное сейчас – не пытаться извлекать. После шестнадцати лет, на протяжении которых он извлекал только синий, повреждая свой рассудок и калеча тело этой ненавистной лазурной безмятежностью, теперь, когда он наконец вырвался из синего ада, Дазену больше всего хотелось вдоволь насытиться каким угодно другим цветом. Как если бы он шесть тысяч дней ел на завтрак, обед и ужин одну лишь овсянку, а теперь кто-нибудь протягивал ему ломтик поджаренного бекона.
А ведь он даже и не любил бекон в те дни, когда был на свободе! Теперь же эта идея выглядела очень соблазнительно… Нет, должно быть, это лихорадка превращает его мысли в кашу из эмоций…
Забавно: он подумал «когда был на свободе», а не «когда был Призмой»… Он сам не знал – потому ли, что до сих пор убеждал себя, что является Призмой, будь на нем королевские одежды или гнилое тряпье, или же это просто больше не имело для него значения.
Дазен пытался смотреть в сторону, но все вокруг было зеленым. Достаточно держать глаза открытыми – и ты окунешься в эту зелень… «Да нет же, ты уже по шею в воде, а все пытаешься остаться сухим! Остаться сухим здесь невозможно. Пойми это и прими. Нет смысла бояться намочить волосы; единственный вопрос в том, утонешь ты или выплывешь».
Зеленый цвет – это сплошное буйство, свобода. Та логическая часть Дазена, что нежилась в упорядоченности синего, знала, что попытка вобрать в себя такую квинтэссенцию дикости, находясь взаперти в люксиновой клетке, приведет его к безумию. Спустя несколько дней он уже будет драть ногтями собственную глотку. Концентрированная свобода здесь обернется для него смертью. Действуя так, он лишь завершит удел, предначертанный для него братом.
Нет, он должен быть терпеливым. Нужно хорошенько подумать…
