Слились сердцебиенья в долгом эхе
Память налью,
Выпью глоток:
Я тебя лю…
Я тебя то…
Был ведь Гель-Гью
Берег крутой?
Я… тебя… лю…
Я… тебя… то!
Всё во хмелю
Фразы простой:
Я тебя лю!
Я тебя то!
…Миг вечно длю
В битве с «Потом».
Я тебя лю!
Я тебя то…
Время-враг – лют
В долгой войне:
Я тебя лю –
Я тебя не…
Капли ловлю:
Был ведь потоп.
Я тебя лю…
Я тебя то…
Я сплю, я сплю под стук колес,
Я пуст, как мой стакан,
Но все равно, как верный пес,
Бежит к тебе строка.
К тебе за окнами бегут
Столбы и провода.
Дырявит снов моих лоскут
Полярная звезда.
К тебе гнет ветер грозовой
Дождя диагональ.
Разлука яд пускает свой
По жалу слова «жаль».
А стук колес – как стук сердец,
Что бились в унисон.
В стекло упершийся гордец,
От счастья я спасен.
Как вспышка памяти, гроза
В глаза сквозь веки бьет.
И вся земля бежит назад,
Лишь я один – вперед.
Началось все в другую эпоху, когда
Преграждая протоки, плотина стыда
Направляла энергию ввысь:
Долгота верхних юбок толкала в поход
Покорителей диких племен и широт,
Чистый лист соблазнял собой кисть.
С полдесятка тому инкарнаций назад
Оперенный ресницами девичий взгляд
Прямо в яблочко глаза попал.
Лукокрылый шепнул: «То, что бьется – разбей!»
И по смазанной огненной кровью резьбе
Ты мне в сердце вкрутила запал.
И от взрыва нельзя ничего уберечь:
Заплетается ватными ножками речь,
Языком семеня из гортани.
Где холодные губы арктических вод
В русский берег впились, там, вмороженный в лед,
Мой кораблик двухпалубный ранен.
Так пристрелкой двоим лишь понятных словес
Незаметно нащупал играющий бес
Каждой фибры невидимый контур.
Словно став намагниченной чуткой стрелой,
На тебе и к тебе я повернут, слепой
Синей птицей летя к горизонту.
Путешествий во времени, правда, пешком
Совершил я с тех пор лет на сорок с вершком,
Обзавелся умом, сединой и брюшком,
День за днем к поминальной шел рюмке;
Но дощатую дверь за собою закрыв,
В путь сансары шагнув, что запутан и крив,
Я твой образ унес, как незримый нарыв,
В перикарда трепещущей сумке.
Раз за разом судьба на молочном листе
Повторяет, зараза, все фабулы те,
И я снова рождаюсь, похож на
Всех, кому сердце в ребра давало пинка,
Словно вышито нитью моей ДНК:
«Есть любовь,
но она
невозможна».
Мы прячем взгляд, не поднимая
Покрытый пеплом жар сердечный.
Горел в гортани воздух мая,
Но опьянение – не вечно.
На все, что мы писали мелом,
Дожди стряхнули цвет акаций.
Мы повстречались неумело,
Теперь не знаем, как расстаться.
Ответ услышу ли, вопрос ли,
Но время все уже решило.
И ноту «до», и ноту «после»
Сыграли мы с тобой фальшиво…
Срывались с лука радужного стрелы,
Разя в сердца дуплетом все живое,
Веснушками заката запестрели
Барашки, в синеве плывя по двое.
Ложились тени теменем к востоку,
Надеясь, что воскреснут на рассвете,
И месяц, располнев, округло окал,
И нес его слова вслед солнцу ветер.
Струился свет сквозь звездные прорехи
На темно-синих шторах небосклона,
Слились сердцебиенья в долгом эхе,
Друг друга отыскав средь миллионов.
Птенцы рвались разламывать скорлупки,
Испытывать ветрами оперенье,
И самые безумные поступки
Судьбу веков решали за мгновенья.
Между нами – дрожащие струны,
Серебристые тонкие нити,
И, услышав мелодию «Лунной»,
Тихо звезды застыли в зените.
Мы с тобою – в глазах друг у друга
Отражения мягкого света,
Мы с тобою – всего лишь два круга,
Образующих эту планету.
Ты смеешься так чисто и звонко,
Что аккордом откликнулось сердце,
Но вокруг настоящее – тонко.
Тишина запирает все дверцы.
Тишина окружает тревогой,
Отнимает у песен их крылья.
В тишине бесконечны дороги,
В тишине безысходны усилья.
Но пока не оборваны струны,
Мы с тобой – половинки Вселенной,
И бессмертные, вечные луны
По сравнению с нами – мгновенны.
Я проснулся от внезапной тишины.
Темнота мне вдруг ударила в глаза.
И молчали неразгаданные сны,
И дрожала на стекле твоя слеза.
Ожидание качалось на весах,
Растворялся в мокрой каше снежный рис…
Боль рванула мое сердце в небеса,
А слеза твоя – скатилась вниз.
Два в
окзала
Один вокзал – каптером-солнцем
Одет в оранжевый жилет.
Неторопливее эстонцев,
Часы растянуты до лет.
Звенели гонгами колеса.
Нетерпеливо вдаль смотря,
Я привставал немым вопросом:
«Ну, где же поезд твой застрял?»
Другой – молчал, угрюмо ежась,
И ветер дул со всех сторон,
И лиц тоскливая похожесть
Была серее, чем перрон.
Ползли вагоны еле-еле,
Но это даже хорошо:
Колеса жалобно скрипели,
И я с окошком рядом шел.
Одни и те же рельсы, шпалы,
Табло, часы, коробки зданий,
Но очень разные вокзалы
У нас для встреч и для прощаний.
Мне до тебя было десять шагов
Мне до тебя было десять шагов:
Пальцами по телефонной цифири.
То я стрелял в камуфляжных врагов,
То по бакланке на зоне чифирил.
Трясся по вахтам: Хабаровск, Чита,
Водкой крещен да мазутом помазан…
Но до сих пор в голове на черта
Номер держу? Поменялся сто раз он.
Трогая мертвую трубку,
Раб немоты телефонной,
Мысленно столько поступков
Я совершил исступленно:
Хлопал воротами рая,
Руку давая подруге,
С мамонта шкуру сдирая,
Хвастался луком упругим,
Бился в смертельном балете
Рыцарем громких девизов…
Но в двадцать первом столетье
Ты нажимаешь на вызов.
Ринулись радиогерцы,
Все захлестнув, как цунами,
Бьется мобильником сердце
В левом нагрудном кармане.
Когда тебя неловко обнимал,
Еще не зная струнок сокровенных,
Душа твоя была чужой Вселенной,
В которую на час я прилетал.
Когда еще не знал твоих я губ,
Чтоб узнавать их, как сейчас, на ощупь,
Жилось тогда сложней нам или проще –
Ответить до сих пор я не могу.
Когда еще Полярная звезда
Не чувствовала взглядов наших встречи…
Да полно мне! К чему все эти речи?
Не верю я, что жил еще тогда.
Мне кажется, родился я в тот миг,
Когда твое узнал впервые имя.
И время-дождь пусть каплями косыми
Не тронет на асфальте белый лик.
Когда его я мелом рисовал,
Еще не зная струнок сокровенных,
Душа твоя была чужой Вселенной,
Манящей, неизведанной Вселенной,
В которую навек я прилетал.
Домой шагаю. Поздно.
Лишь тень скользит у ног.
Встряхнется сонный воздух,
Почешет мягкий бок.
Ветвями ивы дрогнут
Ресницы тишины,
Но неба плащ застегнут
На пуговку луны.
Опять ни звука в мире,
А в доме – все темно,
И лишь в одной квартире
Неспящее окно.
И на пороге ляжет
Открытой двери свет,
И голос близкий скажет:
«Ну, вот и ты. Привет!».
Это имя не случайно,
Но не каждому открыта
Та булгаковская тайна
В звучном слове Маргарита.
Словно ведьминское зелье
В теплом воздухе разлито:
Первозданное веселье
Овладело Маргаритой.
Черный, белый – грань, как бритва.
Ну их всех! Осталась рыжей.
То ли шабаш, то ль молитва,
Но к чему б я ни был ближе:
К раю, к аду – все равно мне,
И ни в грош сужденья чьи-то.
Я и после смерти вспомню
Это имя – Маргарита!
Сужался свет в дверном проеме,