– Ба-бах! – веером запускаю по двери несколько тарелок и прислушиваюсь. За дверью слышится вялая возня, которая быстро затихает.
Похоже, тарелки производят не тот эффект. Окидываю оценивающим взором свои «боеприпасы». Их тут немало, стоят стопками даже на полу под стенкой, но меня больше интересует тяжелая артиллерия.
Распахиваю верхние створки старого допотопного серванта и пробегаюсь взглядом по содержимому. О, хрусталь! Беру в руки вазу и примеряюсь. То, что надо! Должна хорошо зайти. Прицеливаюсь и шмякаю о дверь.
– Ловите, мама! Ну как вам такая невестка, подходит? Берете? Или с сыночком посоветуетесь?
Из-за двери доносятся каркающие звуки, и я с удовлетворением заключаю, что это ругань.
– Ну, ладно, мама, раз вы так просите…
Вытаскиваю стоящее по центру тяжеленное блюдо. Кажется, сейчас оторвутся руки. Но я не сдаюсь, размахиваюсь и швыряю точно в середину двери.
– Будете знать, как людей на улице похищать. Ворье бессовестное! Хартия прав человека, не? Не слышали?
Задеваю ссадину на руке и шиплю от боли. У меня таких несколько, и на ногах тоже. Это когда меня в машину запихивали, я отбивалась, вот и поранилась. Царапин тех вообще не сосчитать.
Меня украли. Среди бела дня в центре города на виду у десятков горожан и недалеко от полицейского участка. Мне даже показалось, что там полицейский стоял на крыльце. Но может показалось.
На голову набросили тулуп, который невыносимо вонял овчиной и забивал мне рот шерстью. Развернули только когда я крикнула, что задохнусь.
Ехали долго, несколько часов. Сумочку с телефоном похитители отобрали, хотя сначала я думала, что они из-за сумки на меня и напали. Но потом один из мужчин сказал, что меня украли, и чтобы я не дергалась.
Время я определить не смогла, но потом видела часть дороги. Она все время вела вверх, из чего я поняла, что меня везут в горы.
Внутри закипает злость. Я для этого три с половиной года – семь семестров! – училась гостиничному бизнесу в Лозанне, чтобы сейчас меня завернули в вонючий тулуп, запихнули в машину, привезли в село где-то в горах и выдали замуж за незнакомого мужика?
– Бешеная сучка, – кричит женский голос из-за двери. Слышимость хорошая, внизу между дверью и полом щель в палец толщиной.
Ух ты, как припекло, так и мой родной язык вспомнила!
– А вы мне начинаете нравиться, мама! – кричу в ответ. Хотя, возможно, это и не мама моего жениха-фантома, а тетка. Фантома – потому что я его так и не увидела, зато увидела целую толпу женщин – то ли родственниц, то ли соседей.
Когда меня достали из машины, я укусила за палец одного из похитителей. Мужчины начали ругаться и куда-то ушли. А меня взяли в кольцо женщины и попытались набросить на голову платок.
Надо ли говорить, что их постигла досадная неудача? Как и платок. Он у меня сейчас торчит из окна, привязанный к швабре. Меня, правда, затолкали сюда и закрыли на замок, но зато здесь оказалось столько восхитительной посуды, которую я теперь могу колошматить в свое удовольствие!
Хорошо бы закрепить в сознании местных простую и доступную для понимания вещь: мое похищение – мероприятие заранее провальное. Недолго думая, быстрой очередью забрасываю дверь стаканами.
Ими забита целая полка в серванте, родной брат которого стоял у моей бабушки. Такой же древний, с потрескавшимся лаком и без стеклянных витрин. Зато в нем много полок с посудой и хрусталем. В несколько раз больше, чем было у бабушки.
Мама рассказывала, что в этих краях девушкам на праздники принято дарить посуду, много посуды. Когда девушка выйдет замуж, она сможет принимать гостей сотнями и не краснеть. Так что как только девочка вместо кукол в подарок получает посуду, это значит, что она выросла.
Осматриваю усеянный осколками пол – да уж, из этой посуды теперь особо не поешь. На миг становится совестно, что я так невежливо обошлась с чужой собственностью. Все-таки приданое, кому-то эту посуду дарили на праздники. Ее тут много, наверное, все село накормить можно.
Но угрызения совести проходят мгновенно, стоит вспомнить, как обошлись со мной. А я не посуда, и вообще. В двадцать первом веке похищение невесты это просто дикость.
Так что пускай не обижаются. Я не просила меня похищать, а тем более запирать на замок в чужой комнате. Будем считать, это им прилетает карма.
За дверью снова слышится возня, а потом вдруг становится тихо. Прислушиваюсь. Никого. Они что, ушли?
Понимаю, что устала и у меня дрожат ноги, но боюсь присесть даже на минуту. Кажется, если сяду, сразу усну и меня смогут застать врасплох. Опираюсь спиной о стену и закрываю глаза. Стоя я точно не усну.
За дверью раздаются тяжелые шаги. Бросаюсь к спасительному серванту, хватаю с верхней полки средней величины вазу и застываю посреди комнаты. Сама себя успокаиваю, что бояться не надо.
Ну не станут меня насильно выдавать замуж, я же не из местных, покорность проявлять не буду. А кому нужна невестка, способная бухнуть пачку соли в кастрюлю с супом? Или мужу в кофе…
Но когда в двери щелкает замок, внутренности обволакивает тягучий, липкий страх. Как бы я ни храбрилась, сейчас чувствую себя абсолютно беспомощной. Поднимаю с пола большой осколок и прижимаюсь спиной к стене.
Медленно, как в кино, поворачивается дверная ручка, дверь открывается и… Издаю изумленный возглас.
– Максуд? Как ты меня нашел?
Мой сводный брат вызывает у меня не лучшие чувства, но он приехал за мной. Он сейчас увезет меня в дом своего отца и моего отчима. К маме…
Облегченно выдыхаю и улыбаюсь сквозь слезы – да я ему на шею готова броситься!
Максуд ничего не отвечает, молча ступает прямо по осколкам. Они со скрежетом крошатся у него под ногами, и я инстинктивно отодвигаюсь, все еще прижимаясь к стене. Вслед за братом в комнату входит высокий плечистый мужчина с короткой стриженой бородой.
Они оба будто ощупывают меня неприятным, липким взглядом, и я сильнее сжимаю вазу. Неужели…
– Макс, пожалуйста… – шепчу обессиленно. Мне хочется, чтобы я ошиблась, но Максуд улыбается своей самой отвратительной улыбкой, и у меня внутри все обрывается.
– Вижу, ты все правильно поняла, Марта, – он делает еще один шаг. – Зря ты упиралась. Я предупреждал, все будет по-моему.
***
Я продолжаю пятиться, пока не упираюсь в угол. Тупик. Почему-то вспоминается постер, который висел у нас в студенческом кампусе – жаба, наполовину торчащая из клюва аиста, и надпись: «Даже если вас съели, у вас остается целых два выхода».
Совсем не в тему он мне вспомнился. Пока не вижу ни одного выхода, поэтому в бессилии сжимаю вазу и осколок.
Мужчины тем временем рассаживаются на диване. Максуд привычно раздевает меня взглядом, его глаза загораются каждый раз, когда скользят от талии и вниз. Его спутник внимательно рассматривает меня, будто я выставленный на продажу экспонат, а он никак не может определить, соответствует ли качество заявленной цене.
