Стать божественным человечеству в самом начале предложил змей. «Быть вам богами», – предрек он, пока запретный плод ждал. В мир пришли мудрость, стыд и печаль, но кто может сказать, приблизился ли человек хоть немного к божественности и благочестию? Вновь это проклятое создание, обреченное пресмыкаться, явилось к святому Павлу, выброшенному на остров после кораблекрушения. Змей укусил апостола за руку в тот самый момент, когда тот собрал немного хвороста разжечь костер. Глядя на незнакомца, местные аборигены ждали, что он вот-вот упадет замертво, и полагали, что такая судьба могла быть уготована только убийце. Но когда увидели, что аспид не причинил Павлу никакого вреда, объявили его богом. С ним это было уже не впервые: во время его странствий, когда он проповедовал слово Божье, какой-то калека, неспособный даже шагу ступить, вдруг вскочил на ноги и пошел. Узрев это, окружающие посчитали Павла Меркурием, его спутника Варнаву Юпитером и закричали: «К нам в человеческом обличье спустились боги». Какой-то жрец собрался принести в жертву быка. Однако апостолы лишь разорвали на себе одежды, бросились в гущу толпы и закричали: «Мужи! Что вы это делаете? И мы – подобные вам человеки». Таким образом, слова змея, облаченные в новую оболочку, создали очередную ловушку. Можно приобрести форму и цвет бога, можно стать властным, жестоким и глухим к мольбам, как бог, а можно просто оказаться в нужное время в нужном месте. Ошибки случаются всегда.
* * *
В 307 г. до н. э. на горизонте, вынырнув из-за границы между небом и землей, появился флот. Приняв его за корабли своего собственного царя, жители Афин опустили щиты и позволили иноземному завоевателю войти в Пирейский порт. Командующий флотом, Деметрий Полиоркет, на берег не сошел, но обнародовал прокламацию, в которой пообещал вернуться, освободить город, восстановить в нем власть народа, и отплыл обратно. А когда через несколько месяцев возвратился и захватил Афины, вдруг обнаружил, что его чествуют как божество. Вдоль улиц выстроились толпы народа с гирляндами в руках. Когда мимо них проезжал новый бог, его приветствовали криками и танцами, распевая гимн, дошедший до нас благодаря историку Дуриду Самосскому:
Другие боги обитают далеко-далеко.
Может, у них нет ушей,
А может, им нет до нас никакого дела,
Но ты здесь, и мы видим тебя вживую,
А не высеченным из дерева или камня.
Видим – и молимся тебе (1).
Другие боги спали, но Деметрий стоял перед ними во плоти и крови. Отличался красотой и смеялся тоже как бог. Сиял как солнце в окружении свиты блистательных звезд. В отличие от безжизненных деревянных и каменных истуканов Деметрий демонстрировал редкую энергию и способность претворять в жизнь перемены. В том месте, где ступила его нога, когда он сошел с колесницы, воздвигли алтарь. В недавно построенных храмах Деметрия жрецы, кутаясь в облака ладана, то и дело поднимали в честь Спасителя чаши с вином. Покорителя стали осаждать мольбами и просьбами, в первую очередь прося установить мир. «Деметрий и сам при виде всего этого диву давался», – рассказывал впоследствии государственный муж Демохар, отмечая, что если некоторые аспекты поклонения ему Деметрия веселили, то другие смущали и доставляли мучения. Особенно бесцеремонное возведение храма в честь его возлюбленной Ламии, славившейся своей легендарной красотой.
Для древних греков мысль о том, что человек может стать богом, пусть даже сам того не желая, была делом совершенно естественным и в высшей степени логичным. Землю и обитель богов связывали самые тесные отношения. Поэт Гесиод в своей «Теогонии» воспевал рождение богов в рамках генеалогии, тесно переплетавшейся с человеческой. Говорил о смертных, впоследствии ставших демонами; о божественных духах; о полубогах, появившихся на свет в результате смешанных браков; о богоподобных людях или героях, почитаемых за их деяния. Философ Эвгемер (2) утверждал, что обнаружил на затерянном в море острове золотой столб с высеченными на нем датами рождения и смерти бессмертных обитателей Олимпа. В соответствии с его гипотезой, изначально все боги были людьми и жили на земле, хотя происхождение никоим образом не посягало на их космическую власть и не лишало даже малой толики божественности. Их ряды пестрели воителями и мыслителями, от спартанского военачальника Лисандра до философа-материалиста Эпикура (3), уподобленного богам после смерти. В своих «Сравнительных жизнеописаниях» биограф Плутарх отмечал, что у некоторых древних, давно утвердившихся богов новичок Деметрий явно вызывал раздражение. Ураган изодрал на этом выскочке священное одеяние, из-за жуткого мороза ему пришлось остановить праздничное шествие, а его алтарь обвили устрашающие побеги редкой в тех краях цикуты [1].
Когда в Древнем Риме обожествление с помощью официального декрета превратилось в средство, позволяющее узаконивать политическую власть, границы между небесами и землей стал контролировать Сенат. Основываясь на греческих традициях уподобления богам, римляне добавили новую доминанту в виде протокола, обрядов и ритуалов, оказывающих влияние на изменение статуса с человеческого на божественный. В благодарность за завоевательные походы Сенат обожествил Юлия Цезаря (4), предприняв ряд действий, наделяющих его правами живого бога, в том числе построив за государственный счет храм и даровав привилегию носить пурпурную мантию Юпитера. И хотя, с одной стороны, верховный орган таким образом вроде бы наделил его абсолютной властью, с другой – подобная мера позволяла ему эту власть контролировать, что сам Цезарь прекрасно понимал. Уподобив могущественного человека богу, его вполне можно связать по рукам и ногам, а Сенат, возвысив Юлия до ранга Юпитера, заодно установил перечень свойств характера и добродетелей, которыми должен обладать бог (5). В своих речах сенаторы всячески умаляли его склонность повелевать другими, но превозносили до небес милосердие и благородство, выставляя их качествами, определявшими Цезаря в ипостаси бога. В роли новоявленного божества Юлий, дабы соответствовать новой сути, должен был прощать политических врагов и уважать республиканские институты Рима. На Капитолийском холме Сенат установил каменного Юлия с земным шаром у его ног, но, по свидетельству государственного мужа Кассия Диона, тот распорядился убрать из надписи на нем слово «полубог». Цезарь чувствовал, что уподобление богу по велению государства – как благословение, так и проклятие.
