Когда в разговорах ли, в воспоминаниях ли, я называю поколение 50-х, 60-х годов – послевоенными детьми, многие удивляются, делают непонимающие лица, а некоторые смеются.
Мои ровесники, поколение 60-х, поймут меня. К моменту нашего рождения после войны прошло всего, каких-то 15 лет. А с того времени, как мы отслужили в рядах вооруженных сил СА, прошло 40 лет.
И все мои сверстники, я уверен, помнят годы службы так, как будто это было вчера. А ведь столько воды утекло с тех пор, ажно 40 лет…
Конечно же, мы послевоенные дети, ведь минуло-то после войны всего каких-то 10 – 15 лет, когда мы появились на свет. А это ничто, если мы по сию пору, явственно и зримо, помним события, памятные нам из армейской жизни.
Так вот, говоря о детях послевоенного лихолетья, хочется отметить, что все мы росли в одинаковых условиях. Не было среди нас тех, которые кичились бы богатством родителей, или же знатностью рода своего.
Вспоминая пору детства и окидывая взглядом те, милые сердцу годы, видишь те отличительные черты, которые были присущи, именно, нашему поколению.
Неспроста ведь у нас в деревне, в каждой семье, преимущественно, рождались одни мальчишки. Деревня была, как бы, поделена на определенные зоны влияния.
Бывало, прежде чем выйти из своей комфортной зоны проживания, не единожды подумаешь, как на это посмотрят «тамошние» ребята.
Не ровен час, можешь и на грубость нарваться за нарушение негласного паритета. А ребята тогда были физически сильными и крепкими.
Все, как на подбор худощавые, жилистые и пружинистые, «аки тот кошак, что на завалинке брюхо греет». Редко можно было встретить пухлого и малоподвижного мальчишку.
Все отличались отменным здоровьем. Если, кто-нибудь из нас, с целью симуляции, говорил о том, что у него, якобы, болит сердце… почки, печень, не важно, что – старики искренне удивлялись тому обстоятельству.
Недоумевали, откуда же у этого несчастного ребенка могут взяться сердце (почки, печень…). Нельзя было всуе упоминать о своем здоровье.
Во всех семьях содержали домашний скот, преимущественно, крупно рогатый. Тогдашним ребятам не нужно было напоминать, кому и что нужно делать по хозяйству.
Всякий знал свои обязанности и прежде, чем сесть за домашнее задание, должен был успеть сделать все по хозяйству.
Хорошо это, или плохо, но по обычаям того времени хозяйство стояло на первом месте. Сначала работы на поскотном дворе, а уж потом занимайся, чем угодно – можешь и к урокам сесть готовиться.
А уж, какой читающей страной мы были, об этом не сказал, в свое время, разве, что ленивый. Действительно, дети читали тогда запоем.
Ходили в библиотеку, делились с друзьями впечатлениями о прочитанной книге. А потом, с пеной у рта и размахиванием рук, рассказывали друг другу все, что вычитали у того, или иного автора.
А тот, кто по каким-то причинам не успел еще прочесть об услышанном произведении из уст своего приятеля, задавался целью – во что бы то ни стало восполнить сей пробел.
Еще одной особенностью, детей послевоенного поколения нашей деревни, была искренняя предрасположенность к анекдотам.
Говоря о том, что больше трех не собираться, люди имели в виду нечто такое, с чем связаны беспорядки и прочие асоциальные явления.
В нашем случае, если собралось три человека и больше – это анекдоты. Каждый из нас знал бесчисленное количество анекдотов и умел их красочно преподнести.
Василий Иваныч, Анка с Петькой, да дорогой Леонид Ильич – это постоянные спутники наших анекдотов. А вот про чукчу, почему-то меньше всего было смешных историй, видать, он еще не дорос до анекдотов.
Но время его неумолимо приближалось, вот-вот страна должна была узнать чукчино:
– Однако, зачем ты амбу стрелял? Теперь тащи его на себе до яранги.
Это он, чукча, пошел вместе с русским геологом на медведя. Когда он увидел хозяина тайги, то развернулся и побежал в сторону дома.
Геолог по инерции побежал за ним. Но вскоре он очухался и спрашивает себя:
– А чо это я бегаю от мишки, у меня же ружье, заряженное жаканом, есть.
Развернулся и долбанул по мишке усиленным зарядом.
Штирлиц появился чуть позже, но и он уже ломился в дверь. Пришел он на явочную квартиру. Постучался в дверь – никто ему не открыл.
Постучался еще раз – молчок. Постучался в третий раз – никто к дверям не подошел. Тогда Штирлиц начал биться головой об дверь – за дверью тишина. Штирлиц понял: – Дома никого нет!
В 70-е годы был очень популярен хоккей с шайбой. В какое бы позднее время его не транслировали, все население мужеского полу от мала до велика, в буквальном смысле, прилипало к экранам телевизоров.