Была у меня давнишняя задумка написать коротенькую заметку об отце в честь его юбилея. А столетний юбилей наступит только в 2018 году, а в мыслях постоянно крутится этот вопрос.
Дабы не забыть в суете повседневных забот, решил сделать кое-какие наброски, чтобы застолбить эту мысль.
Какой он, отец, каким был? Извечный вопрос, на который хотелось бы найти нужные слова, характеризующие его, как многогранную личность.
Родился отец, Кускенов Афанасий Алексеевич, в далеком 1918 году в августе, можно сказать – ровесник революции. Жили тогда его родители на своей малой родине, в Балтае. Кроме Балтая, в долине на территории современного Бозоя располагались еще 7 бурятских улусов.
Кому то, из когорты власть предержащих, понравилось место расположения наших деревень – рядом с большой дорогой, пару шагов до райцентра, да и до области совсем недалече. Удобнее места и придумать нельзя.
«Здесь будет город заложен» – решили они. И построили на нашей малой Родине всесоюзную женскую колонию. А куда же деваться жителям? А им пришлось разъехаться по городам и весям, кто поближе, а кто и подальше, о которых вряд ли кто вспомнит в наше время.
Но в целях компактного проживания, большинство семей из тех деревень избрало, говоря по военному, местом постоянной дислокации Харазаргай. Так и живут там по сей день, называя себя, кто балтайцем, кто ябартайцем, бумбалайцем и т. д.
В семье отец был старшим, за ним две сестры, брат и еще одна сестра-отхончик. Так случилось, что его младший брат, Логин Алексеевич, ушел в ряды Советской Армии и не вернулся домой.
Он был участником корейской кампании, которая, как известно, была развязана в 50-х годах прошлого столетия. Прошло с тех печальных событий более 60-ти лет, и мы думали, что никаких следов от дяди Логина не осталось. Как оказалось, кое-какие сведения сохранились.
Cайт «Обобщенный банк данных Мемориал» содержит информацию о защитниках Отечества, погибших и пропавших без вести в период Великой Отечественной войны и последующие годы.
В списках погибших под номером 610 значится наш дядя и на сайте приведены сведения о нем.
Информация из списков захоронения
В советское время ничего о дяде известно не было. И не мудрено. Во времена тотальной государственной секретности, всякая информация об участниках военных кампаний, воевавших на сопредельной территории, представляла собой тайну за семью печатями.
Просто пригласили отца в военкомат и сухо, по военному огласили ему факт гибели брата. Где это произошло, при каких обстоятельствах, в какой земле покоится его прах, об этом отцу ничего сказано не было. И было его брату, Логину Алексеевичу, всего 21 год от роду.
В бурятских семьях того времени во главу угла преимущественно ставились сыновья. Все, что было нажито родителями непосильным трудом, как правило, оставалось, или старшему сыну, или младшему. А лучше всего – и тому, и другому поровну.
В семье моего отца получалось ровно так, как было заведено в ту пору – отец старший, а дядя Логин младший и оба они продолжатели фамилии. Но, судьба-злодейка, решила по своему – не суждено было его брату жить на родной земле.
Отец всю свою жизнь сетовал о том, что он один – одинешенек на всем белом свете. О существовании младших сестер, как-то в расчет не принималось.
Такое отношение к дочерям, в ту пору, было, практически, во всех семьях. Люди самым серьезным образом считали, что дочери – «чужой товар», а вот сыновья…
Как часто приходилось слышать от отца, о том, что вас, якобы, много, а вот ему одному, без брата, суждено доживать свой век. И столько в его словах было неизбывной горечи, что даже мне, в пору детской непосредственности, была ощутима печаль всей его жизни.
О том, что людям действительно бывает неуютно от того, что у них нет братьев, я познал, будучи в том нежном возрасте, когда юность плавно переходит в пору первой молодости.
В семье моего друга, который так же был единственным сыном у своего отца, рождались одни девочки. В силу младых летов, мы иногда позволяли себе некоторые скабрезности в разговорах о самих себе.
И вот, в минуты предельной откровенности, он поведал мне, что в тот самый момент зачатия сына он в постель к себе клал ружье, а сам пребывал в овчинных рукавицах и в валенках на босу ногу. О том, что он в то самое время мог воспроизвести очередную дочь – и думать не моги!
Настолько у него была сильна вера в рождение сына, и настолько велико было желание осуществить задуманное, что не было никакого сомнения в том, что он обязательно добьется своего. У него в тот момент, когда рассказывал, горели глаза!
Много было подобных историй и во многих семьях не было продолжателей рода своего. А нас же, у родителей, было 10 детей – 8 сыновей и 2 дочери.
Я не помню, чтобы отец, каким то особенным образом, занимался нашим «воспитанием», то бишь, читал нравоучения, учил тому, что хорошо, а что плохо. Нет, ничего такого с его стороны не наблюдалось. В вопросах воспитания он был немногословен, целиком полагаясь, в этом непростом деле, на благоразумие матери.
В редких случаях мать наша, исчерпав свои, как тогда ей казалось, методы влияния на нас, взывала к помощи отца. Он же, никогда не повышал голоса, не прибегал к мерам физического воздействия, а просто, бывало, так глянет на тебя, что пропадала всякая охота шкодить.
Мне казалось тогда – пусть уж мать лучше тысячу раз отлупит, чем отец одарит тебя взглядом, полным презрения. Сказать, что мы боялись отца – нет. Просто уважали, старались по пустякам его не тревожить.
Каждый взрослый человек из деревни, в те давние времена, мог сделать замечание любому ребенку, независимо от того свой ли стоит перед ним, понуро опустив голову, чужой ли, все едино. А если он пригрозит доведением сведений о твоем проступке родителям – Боже упаси! Лучше умереть сразу.
И нам, конечно же, не хотелось, чтобы о нас судачили в деревне и всяческие невинные шалости доходили до ушей отца. В своей семье он был непререкаемым авторитетом. И на службе был не последним человеком. Все его уважительно называли по имени-отчеству, что в деревнях, в то пору, было большой редкостью.
Сейчас трудно сказать, почему в деревнях существовала такая избирательность и почему возвеличивания удостаивались избранные.
Как объяснить ту ситуацию, когда к пришлой молоденькой учительнице со средним образованием, а то и вовсе с багажом педагогических классов, все жители деревни: и стар, и млад, считали своим долгом обращаться по имени-отчеству?
А что касается местных жителей, выросших и проживших всю жизнь в родной деревне, никто не удосуживался их возвеличивать, за редким исключением.
