Нельзя шутить серьезными вещами
Клоун Шустряков достиг, казалось, всего – его не воспринимали всерьез. Чтобы он не сказал – все начинали хихикать, но мечтал он совсем о другом – произвести неизгладимое впечатление на женщин.
– Вы – замечательный остряк – воскликнула в восхищении одна из поклонниц – таинственная незнакомка.
– Это потому, что я говорю то, что вы хотели бы услышать и выставляю самого себя на посмешище.
– В противном случае вас ждало бы неотвратимое фиаско – догадалась она.
– Задача юмориста заключается в том, чтобы приняв обличье публики, заставить их смеяться над собственной глупостью – лицемерием, равнодушием и наплевательским отношением друг к другу, призадуматься и возможно стать хоть немного лучше. А процветает неизвестно что, юмористика давно превратилась в мелкое жульничество, где откровенно дурят и играют на низменных чувствах не хуже наперсточников.
– Вот почему меня тошнит от этого гнусного шабаша, я бы скорей влюбилась в какого-нибудь рыцаря печального образа – призналась она.
– Потакая и пытаясь польстить этим придуркам, мы только способствуем всеобщей деградации и ведь никому неизвестно до чего дойдем, до чего докатимся.
– Никто никому не верит, как это страшно – сказала она.
– И за душой ничего святого – обрадовался Шустряков.
– Как тут и над чем смеяться – удивилась она.
– Меня радует только то, что я не такой как все и не похож на остальных.
– Согласитесь с тем, что это весьма слабое утешение.
– Зато я имею возможность себя всем противопоставлять – сказал Шустряков.
– Не думала, что вы такой – удивилась таинственная незнакомка.
– Мы все глядим в Наполеоны – продекламировал Шустряков.
– Как я вас разыграла – рассмеялась она – Вы наверное и сами не знали на что способны, какой вы гордый, смелый, правдивый.
– Нельзя шутить серьезными вещами – огорошил ее Шустряков.
– Сколько этих непризнанных гениев. Людей с безнадежно больным самолюбием, эгоистов до мозга костей, ревниво оберегающих свое внутреннее я – сказала она.
– Не забывай, что я еще и потрепанный жизнью эстет – сказал я.
– Это не повод, чтобы меня высмеивать. Почему, когда вы встречаетесь с Эдуардом вас так и подмывает сказать мне какую-нибудь гадость.
– Мы еще и друг перед другом стараемся – воскликнул я.
– Такое поведение вас обезличивает. Вы становитесь похожи друг на друга, как близнецы – сказала она.
– Я всегда должен отличаться от всех.
– А по-моему вы все похожи на бездельников, которые чего только не выдумывают, чтобы оправдать подобное время препровождение.
– Что же нам, башню, что ли, Вавилонскую строить? – спросил Эдуард, как всегда опаздывая.
– Не всякая деятельность полезна моя дорогая Анжелика – сказал я – Одни мечтают разбогатеть другие сделать карьеру. К чему это приводит, думаю, объяснять не надо.
– Кто же тогда будет заниматься поиском смысла жизни? – возразил Эдуард – Секрет молодости в легкомыслии.
– С возрастом не все становятся мудрее. И мы не обязаны быть серьезными – сказал я.
– Лучше быть непризнанным гением, чем признанным идиотом – сказал Эдуард.
– И не поддаваться меланхолии.
– Квинтэссенция интеллекта. Знаешь что это такое? – спросил Эдуард.
– Какие вы оба безнадежные умники. И еще стремитесь перещеголять друг друга. Как все это фальшиво и по снобистски выморочено. Упустили вы что-то настоящее господа! – воскликнула Анжелика.
– Зато образовался любовный треугольник – Эдуард, Анжелика и я – сказал я.
– Разве это любовь? – удивилась Анжелика.
– А что же? – удивился Эдуард – Я лично своей жизни без тебя не представляю.
– Я тоже – сказал я.
– А по-моему вы никого не любите – сказала она – И пытаетесь объяснить отсутствие эмоций собственной исключительностью.
– Многие ведь не делают и этого – сказал я.
– Значит мы все-таки немногие – резюмировал Эдуард – Что называется избранные.
– И вы не сомневаетесь в своей исключительности? – спросила Анжелика.
– Это единственное в чем мы не сомневаемся – подтвердил Эдуард.
– В этом и сомневаться нельзя – сказал я.
Администратора группы с подобным названием направили в командировку на курорт зондировать почву и просвечивать контингент, попросту подсчитать лохов мечтающих об этих диких воплях, чтобы обеспечить гастроли, вместо этого он подцепил белую горячку и провалялся в гостинице встречая каждого входящего фразой крылатой фразой – новенький – в магазин.
– Ну что, допился до чертиков? – вопросил его директор этой самой чертовни по возвращении.
– Можно сказать с самим дьяволом повстречался – ответил тот не без гордости.
– Тебе наверное шестикрылый Серафим явился.
– Самый настоящий дьявол умнейший, я тебе скажу, тип – сказал администратор.
– Ты что же с ним на брудершафт пил? – вопросил наивно директор.
– Никто не скажет, что я душу дьяволу продал, поскольку, судя по всему, он в меня вселился и теперь.
Я вижу вас всех насквозь наивные и жалкие людишки, которые до сих пор верят тому, что написано на сторублевке ин год ви траст.
– Чему же еще верить, интересно? – спросил директор.
– Вы ни на что не способны, жулик на жулике и жуликом погоняет, где уж вам подняться над суетой и взглянуть в глаза вечности, так и будете всю жизнь мелочиться. А если завтра сдохнете, что от вас останется.
– Говорила мне мама, что надо физикой заниматься, сейчас бы открыл принцип неопределенности Гайзенберга – сказал директор.
– Рабинович тоже звучит – подхватил администратор – Надо бы тебе в Бордо съездить, там рядом стоят два памятника – один Монтескье, другой Монтеню.
– А твоя то какая фамилия, забыл, Азеншпис что ли? – спросил директор.
– Надо быть выше этих мелочных дрязг. Мечтал же я когда-то быть композитором но видно пока с самим Дьяволом не схлеснешься, все бесполезно.
– Послушаешь Паганини и точно – согласился Директор.
– Вот сочинил, пока возвращался с того света – сказал администратор и подойдя к роялю, такое забабахал, что у Рабиновича челюсть отвисла.
– Жизнь – это борьба – сказал Рабинович – А если бы тебя не пинали, разве ты бы смог хоть что-то сотворить.
– Чего чего, а трудностей хватает, все завалено этим гнусным музоном, который льется из всех щелей.
– Похоже ты нашел свое призвание, а мне это еще только предстоит – сказал директор.
– Можешь меня поздравить, Хитрованов, я совершил грандиозное открытие, Эврика называется, воскликнул Пустышкин.
Они сидели в забегаловке Тополиный пух, а что может быть романтичнее этого самого пуха в пиве.
– Да ты каждый раз их совершаешь, но умнее от этого не становишься. В прошлый раз ты, кажется, открыл, что все остальные – жулики.
– Мне всегда советовали никому не верить. Но это все ерунда, по сравнению с нынешним моим открытием, которое подводит черту под долгим и мучительным процессом исканий, сомнений и неожиданных озарений, как гром среди ясного неба, все женщины – двуличные существа.
