Городок С. был одним из тех мест, которые с трудом можно было найти на карте. Большинство путников, проезжающие вдоль двухэтажных домиков похожих на вагоны поезда, забывали о названии городка уже спустя несколько минут, но зато отчетливо вспоминали ухабистую дорогу с ямами на асфальте проложенную со времен царя Гороха. Ох, сколько же гнева и злобы впитала в себя эта дорога от проезжающих по ней водителей! Словно специально этот асфальт заложили так, чтобы впитывать отборный мат и ругань в его сторону. Думается мне, именно поэтому в нашем С. почти никто и никогда не останавливался, разве что причиной для стоянки была авария или внезапное окончание бензина. Да и повода остановиться у проезжающих и побродить по городу не находилось: в округе только и было, что несколько магазинчиков, крохотный рынок в самом центре, да ламповый завод, на котором работало чуть ли не все местное население. Никаких музеев, достопримечательностей или, как это сейчас модно выражаться, «арт-объектов» город С. не имел. И поскольку туристы и постояльцы тут были в диковинку, гостиница под названием «Как дома», которой владел мой отец, держалась на последнем издыхании.
Когда мне исполнилось четырнадцать, мой папа решил сделать из меня полноценного сотрудника гостиницы за пятьсот рублей в месяц. Пятьсот рублей! немыслимые деньги для паренька вроде меня в те времена. Разумеется, я тут же приступил к исполнению своих обязанностей, в которые входило: выбрасывание мусора, уборка пылесосом, мытье окон, полок и все в этом духе. Первые несколько дней я был полон энтузиазма, и поэтому мыл и драил с двойным усердием, но постепенно завел привычку сачковать. Уже тогда я заметил, что постояльцев становилось мало, и к нам захаживало максимум пятнадцать-двадцать посетителей в месяц. В основном это были люди из долгих поездок, которым посчастливилось (по мнению папы) оказаться именно у гостиницы «Как дома», где за небольшую сумму они могли переночевать так, как вы уже наверное догадались по одноименному названию. Обычно никто не оставался на еще одну ночь, желая как можно скорее отправиться в дорогу.
Так и проходило мое юношество в городке С. – до полудня в школе, а потом в гостиницу, после которой заслуженный отдых в окружении друзей или посиделок с игровой видеоприставкой.
С каждым годом гостиница тускнела и пустела, поскольку много людей покидало наш городок, а проезжающие мимо не решались останавливаться в непонятном, богом забытом месте, предпочитая проехать лишние сто километров до города, к гостиницам поцивильнее.
Я сразу заметил, как отец начал прикладываться к маленькой бутылочке по нескольку раз в неделю, когда посетителей стало совсем мало или не было вовсе. И если еще несколько лет назад он, заметив трещину краски на потолке тут же собственноручно ее заделывал, то теперь каждый раз откладывал все на потом. Слой пыли на тумбочках в комнатах стал толще, белье стиралось теперь только тогда, когда в гостиницу кто-то вселялся, а количество выпиваемых отцом бутылок возрастало с каждым днем. Вскоре мои пятьсот рублей превратились в триста, триста в сто, а там и вовсе мы с папой условились, что моя помощь теперь безвозмездна. Прощай вкусная еда и сладости! До свидания, новые картриджи для приставки! Но это были пустяки. Я продолжал помогать как ни в чем не бывало и соблюдать в гостинице хоть какое-то подобие порядка. Невыносимо было смотреть, как дело отца прогорает вместе с ним.
Разумеется, я пытался говорить с папой о продаже гостиницы и сброса с плеч этого бесполезного груза, но в ответ постоянно слышал, что никогда он так не поступит, и я понимал почему. Все дело в маме, которая погибла, когда мне было четыре года. Я совершенно не помнил ее, лишь какими-то короткими кадрами, вспышками. У нас были любительские записи на кассетах, где при желании я мог увидеть ее воочию и разглядеть каждую черточку ее лица, но все это было не то. И все же, при чем тут моя мама? Дело в том, что гостиница была общей мечтой отца и мамы. Вместе они купили это здание, сделали в нем ремонт с собственных накоплений и в год моего рождения открыли ее со всеми причитающимися фанфарами. Но, к сожалению, судьба распорядилась таким образом, что моя мама оказалась жертвой автокатастрофы, оставив папу одного с их общей мечтой.
Именно поэтому я понимал нежелания отца продать здание, чтобы из него превратили какой-нибудь захудалый магазинчик или чего хуже. В стенах гостиницы жила она, ее дух… их общая мечта.
Шло время, и вот мне уже стукнуло шестнадцать лет. «Взрослый кабан!» поздравил тогда папа, всучил сто рублей в карман и велел повеселиться, как следует с друзьями, которые разъехались на море или к родственникам. Несчастные сто рублей я положил в коробку к остальным пяти тысячам, накопленные еще со времен моих прибыльных смен в гостинице пять лет назад. Откладывал я их потому, что не знал, на что потратить, да и пугали перспективы того самого «черного дня» который, судя по состоянию отца, почти наступал на пятки. Но, все же я позаимствовал из накоплений пару рублей и отпраздновал свое День рождение стаканчиком ванильного. Тот знойный летний день запомнился мне особенно хорошо, поскольку впервые за долгое время у порога нашей гостиницы появились желающие снять номер. Один из постояльцев тут же заворожил меня…
Вы когда-нибудь видели снег? Не тот уродливый, желто-коричневый городской снег, а настоящий, нетронутый, девственный снег, при взгляде на который, приходится зажмурить глаза – уж очень он яркий. Именно такого цвета были ее волосы, кончики которых касались узких плеч. Это вовсе была не седина, которая обычно блеклая и незаметная, здесь все было с точностью наоборот. Для меня, шестнадцатилетнего парня из захудалого городка С., это было чем-то немыслимым, я бы даже сказал Мистическим.
Украдкой я разглядывал черты ее лица, когда она смотрелась в большое зеркало в прихожей, поправляя челку: курносый носик, румяные щечки-яблочки и тонкие, словно нарисованные броским мазком художника, губы. Внешность ее отдавала чем-то мягким, не было в них грубых, острых черт, за исключением, быть может, угловатого подбородка. С трудом удалось разглядеть ее серые, цвета волчьей шерсти, глаза. Худенькой рукой она то и дело поправляла белоснежную челку между глаз, постоянно сползающую к ее носу.
В отражении зеркала она заметила мою околдованную ею физиономию. Уши мои мигом покраснели от стеснения, я схватил метлу и сделал вид, что борюсь с пылью, а сам украдкой продолжал поглядывать на снежную принцессу, каким-то образом очутившуюся в нашем богом забытом городке.
