Сперва не придавал значенья
Я этой ивушке дворовой.
Порою замечал вечерней —
Качалась нервно и неровно.
Я сроду не был фантазером
И мистикой не увлекался,
Владел реальным кругозором
И в суете не забывался,
Что я простой на свете смертный,
Есть хлеб и соль, знать, я богат.
Живут пернатые и звери —
По-человечески я рад!
А ива… как она в безветрии
Волнами крупными бугрилась,
Шумела, волновалась ветками,
Студеным всполохом светилась!
Но что тревожило и мучило?
Кто угрожал, внушал ей страх?
А крона дыбилась, и пучилась,
И вскрикивала: «Ох!» да «Ах!»
Глядеть и слушать было странно,
Я собирался прочь уйти.
«Постой! Ведь больно мне и страшно,
Есть сердце у меня в груди! —
То ивушка заговорила,
Вершиной перестав хлестать. —
Твоя соседка пригрозила
(Ее смогла я угадать!)
Меня безжалостно срубить,
А стало быть, меня убить.
А повод этому… насколько
Самой оправдан жизнью он?
Вонзили, словно сто иголок,
Не верится, что явь, не сон!
Смысл слов таков: мне здесь не место
Расти в общественном дворе,
Несчастья и плохие вести —
Мол, я виновница везде.
Что вся статья мне на кладбище
Стоять иль около реки.
Я, как отверженная нищенка,
Людским законам вопреки
Вот проросла и раскуделилась,
Ан оказалось не к добру.
Сломает пусть меня метелица,
Подставлю ствол свой топору!»
Вздохнула ива, притомленная,
Сронила челку. Я узрел:
Она, красивая, зеленая
(Соловушка так грустно пел!),
Роняла слезы настоящие,
Не плачет так и человек!
И для сочувствия к ней вящего
Промолвил я: «У всех свой век,
У всех судьба своя и карма,
Сегодня миром правит черт,
Он щедро посылает кары,
От сатаны ему почет!»
Но что ж вдаваться в философию?!
Соседка точит свой топор.
Погибнет дерево, засохнет.
Зловещий не спадет напор.
Замолкнут птахи редкой трели,
И бор сгорит, а на краю
Залива лебедя застрелят.
И Музу вдруг распнут мою.
