– Вставай!
Удар ботинка о скамью вернул меня в реальность. Я задремала и теперь сонными глазами смотрела на человека в форме.
– Выметайся отсюда! Как же вы достали уже, чёртовы бродяжки! Давай-давай!
Мужчина берёт меня под локоть и чуть не выталкивает из зала ожидания аэропорта, но идти мне больше некуда. Я из последних сил сжимаю сумку, в которой лежат документы, мобильник и несколько сотен евро, которых не хватит даже на самый дешёвый билет в другую страну. Это мои единственные деньги, и я не могу их потратить даже на комнату в мотеле, поэтому решила переночевать в аэропорту.
– Я жду своего рейса, что вы себе позволяете?
Мой голос обрывается, и попытка обвинить охранника проваливается с треском.
– Рейса? Тогда будьте добры ваш билет, – с ехидством на лице требует упитанный мужчина на пару десятков лет старше меня и протягивает руку ладонью вверх. Начинаю рыться в сумочке, заведомо понимая, что проиграла. Так, у меня есть ещё несколько секунд, которые я проведу в тепле. Люди беспокойно начинают на нас оглядываться, и терпение охранника лопается окончательно.
– Так я и думал! Чтобы я тебя здесь больше не видел!
Я плотнее укутываюсь в своё серое пальто, которое пропиталось запахом сигарет, и выхожу на улицу под очень сильный ливень. Осени всё равно, что ты без зонта или в единственной верхней одежде. Она просто пришла. Ей положено жить согласно календарю. Подставляю лицо крупным каплям дождя и сажусь на мокрый бордюр. Лицу становится теплее от слёз, которые так привыкли оставлять следы на моих щеках. Смотрю на огни, которые пытаются сквозь косые струи дождя освещать улицы Мюнхена, и в очередной раз поглаживаю свой пустой живот.
Джерт не оставил мне ни черта!
– Ты чёртов ублюдок, мать твою! – кричу я в небо, но не уверена, что, кроме женщины, которая вышла покурить в ожидании своего рейса, меня кто-то услышал.
Эмма предлагала меня приютить или одолжить несколько тысяч евро, но я не смогла согласиться. Моя сестра и так тащила на себе мужа-наркомана и двоих детей-погодок. К матери было идти бесполезно. Она до сих пор не знает, что я пережила.
Мы с сестрой дважды попадали в детский дом, потому что мешали ей жить в своё удовольствие, но, придя в себя, она нас забирала и просила прощения. Конечно, мы в свои восемь и десять лет были рады вернуться к маме.
Два никому не нужных щенка.
Повзрослев, Эмма сошлась с Бруно, лишь бы быстрее съехать из гадюшника, в котором нам приходилось жить. Он её безумно любил, но их счастье продлилось всего два года. Потом Бруно стал всё спускать на наркоту. Я до сих пор удивляюсь, как он ещё не додумался стены по кирпичу разобрать и продать, чтобы купить очередную дозу. Сестра стала хранить деньги на сберегательном счёте, чтобы её муж и до них не добрался. Эмма накопила приличную сумму, но этого всё равно не хватало, чтобы снять хорошую квартиру хотя бы на полгода. Поэтому я не смогла отодвинуть её ещё на несколько месяцев от цели, взяв те деньги, которые она мне предлагала.
Сейчас мне просто нужно покинуть Германию. Я ни на секунду не хочу здесь оставаться. Но, похоже, в своем положении я вросла в эту страну и в этот город навечно.
Рассвет уже начинает окрашивать небо в розовые и голубовато-белые тона. Мои зубы стучат друг о друга от холода, и я сама дрожу от того, что вся моя одежда промокла насквозь, но дома у меня больше нет и пойти мне некуда. Джерт не оставил мне ничего, кроме своих долгов.
Но с одним из них я всё же расплатилась.
***
Посадки на рейсы объявляют одну за другой, а я застряла в этом месте, и мой конечный пункт – аэропорт Мюнхена. Дальше пути нет. Пытаюсь выстроить хоть какой-то план в голове.
Всё тщетно.
На полном ходу в моё плечо врезается девушка и чуть не сбивает меня с ног.
– Извините! – кричит она и поднимает руки в знак примирения.
– Ничего страшного, – отвечаю на выдохе и достаю из кармана почти полностью разряженный телефон.
6:17.
Улица уже начинает заполняться людьми. Чувствую, как новая волна паники накрывает меня с головы до ног. Живот скручивает, и меня рвёт прямо перед чьими-то кроссовками.
– Простите.
Вытираю губы тыльной стороной ладони.
– Мне так…
– Амели?
Я слышу своё имя, не успев договорить начатую фразу. Поднимаю голову и вижу Алексис.
– Тебе плохо? Пойдём, присядем. Совсем не изменилась со школьных времён. Такая же красивая и добрая. Нервничаешь перед вылетом? У меня такое было первые пять раз, потом привыкла. Пробовала успокоительные?
«Я на них сижу, но таблетки не помогают от срывов и панических атак», – отвечаю про себя.
Лекси достаёт из своего рюкзака салфетки: одну протягивает мне, а другой вытирает мою рвоту со своих белых кроссовок.
– Нет. Я не пью лекарств.
Не понимаю, зачем лгу, но боюсь, что мир и люди, узнав правду, не захотят меня принимать. Я и сама не хочу себя принимать, точнее то, что от меня осталось.
– Я тебе сейчас дам отличное лекарство.
– Не надо. Я всё равно никуда не лечу. Но должна. – Последние слова сами вырываются у меня изо рта.
– Что-то случилось?
– Да.
– Понятно. Я не буду тебя ни о чём спрашивать, если сама захочешь поделиться, то я тебя выслушаю.
Я лишь молча киваю.
– Я могу предложить тебе помощь? У меня есть возможность забрать тебя с собой. Я работаю в агентстве по поиску и предоставлению вакансий о работе, только есть три НО: первое – лететь нужно в Южную Корею; второе – перелёт занимает почти пятнадцать часов; и третье – билетов на этот рейс может не быть, но если тебе интересно моё предложение, то я могу всё узнать.
