Человек в мокром дождевике с накинутым на лицо капюшоном бросил в распахнутое окно старенького деревянного домика бутылку с зажигательной смесью. Он очень хотел какое-то время подождать, увидеть, как начнётся пожар, как запаникуют люди, и хотел насладиться этим результатом своего деяния. Но нужно было бежать, и он свернул в ближайший проулок, туда, где его никто не увидел бы ни из окна, ни из ворот, а другие люди возможно не обратили бы на него внимания. В конце концов на улице шёл дождь и многие ходили в плащах, лица тоже прятали, и выглядели тревожно.
Пройдёт время и может быть в полиции он расскажет обо всём. А может не расскажет. В любом случае он допускал вариант, что его поймают. Ведь большую часть преступлений в современном мире всё-таки удавалось раскрыть, а он к тому же не профессиональный преступник и скорее всего допустил много серьёзных промахов, по которым его легко вычислят… Это казалось ему вовсе не страшным, страшным было другое – он думал, что вполне может не успеть, что запросто ему кто-нибудь помешает или собственная нервозность остановит его.
Именно этот вечер казался особенно подходящим, чтобы совершить ещё два поджога, а после – наслаждаться оставшимися мгновениями свободной жизни, любоваться этим миром и ещё балдеть от тишины, которая воцарится наконец вокруг и даже в сердце, ведь как ни странно, шум может быть именно внутри, в самом человеке, особенно если и человек этот тоже весьма странный. Странный, как этот преступник.
Он шёл сейчас знакомой дорогой и уверенным шагом, уверенным оттого, что знал: второе и третье возгорание никто не может ожидать, а ведь это огромный козырь – быть неожиданным. Но мысли его уводили куда-то далеко отсюда. Грезилось будущее. А может случился какой-то момент ясновидения – человек увидел явственно, как сидит напротив следователя и тот задаёт вопросы, на которые не получает никаких ответов.
– Вы не хотите отвечать? – спрашивает следователь.
Человек продолжает молчать, потому что в этом своём молчании хранит не только тайну, ещё – он бережёт тишину. И вот слышит, как в кабинете случайно залетевшая муха отчаянно бьётся об стекло. Хочет спросить в свою очередь у следователя, почему тот не убьёт муху, но медлит и молчит, не спрашивает, хотя это жужжание его раздражает, и он стесняется говорить, стесняется, как в детстве, хотя с возрастом это ощущение у людей проходит, а у многих современных детей оно и вовсе изначально отсутствует, но в редкие и непонятные моменты человек этот по-прежнему чувствует себя по каким-то причинам не повзрослевшим и затерявшимся где-то между детством и юностью…
Почему его тревожит именно этот возраст, он не может понять.
Ничего там не происходило такого особенного, всё было как обычно: школа, ещё музыкальная школа, и библиотека, которую он очень любил. Вот только мама тогда вышла замуж второй раз и велела больше не называть её мамой, сказала, что отныне она для него – тётя Катя. Мама, или точнее эта самая тётя Катя, впоследствии родила от другого дяденьки ещё двоих детей и после подрастающий паренёк стал чувствовать себя совсем ненужным и лишним среди этих людей. Хотя он верил – мама по-прежнему любит его и она всегда рядом.
– Эти люди были вашими врагами? – спросил наконец следователь, и этим вопросом вернул человека к реальности.
Но реальность была не такая, какую он слышал и видел. В реальности он издали взглянул, вскинув голову, на окно третьего этажа… Погода благоприятствовала его злодеяниям – нигде в городе ещё не отключили отопление и потому все распахивали окна навстречу свежему ветру и ранней, необыкновенно тёплой весне, торопливо врывающейся и проникающей всюду.
…Человек перелез через ограждение, которое немногим было под силу преодолеть. Но он долго готовился. Оказался на запасном противопожарном балконе многоэтажки, и мысленно усмехнулся этому парадоксу: пожар начнётся с противопожарного хода. Взбежал на третий этаж, размахнулся и попал точь-в-точь. Прислушался. Никто не закричал.
Сумерки уже начинали скрывать силуэты и превращать их в тени.
Злоумышленник спокойно скользнул по ступенькам вниз. Теперь в его сердце зазвучала музыка – это был первый тонкий изысканный аккорд какой-то чарующей мелодии, быть может он слышал её когда-то или играл сам. Музыка понравилась, и он поспешил дальше. Следователь в его воображении больше не приставал с расспросами, и человек подумал, что хоть как планируй каждый шаг, хоть как пытайся предвидеть будущее – всё это пустое бессмысленное занятие, потому что на самом деле всё в жизни невозможно предусмотреть и события никогда не развиваются ни по какому сценарию, и хоть сто вариантов их придумывай, всё равно случится какой-нибудь другой, сто первый.
Вдруг он узнал ту мелодию, которая теперь звучала в сердце – это был фрагмент забавной народной песенки, которую он разучивал в детстве. Программа в музыкальной школе была для всех одинаковая и он всегда восторженно слушал пьесы, которые играли старшие ребята, выбирал, какие ему нравятся больше и что он хотел бы сыграть сам, потом слушал, как пьесу играет преподаватель и что-то болезненно с трепетом сжималось в его груди. И это неведомое, сжавшись, хотело излиться мелодией, потому что и сама мелодия будто бы хранилась именно там, в глубине души, хотя наверняка такое мог ощущать далеко не каждый человек, а только истинный музыкант.
В последнее время он стал понимать, что музыка – весьма относительная вещь, и каждый житель планеты – это по-своему аккорд, а некоторые может быть даже гармоничные такты или целые симфонии. Другие же – просто шум или даже пустота… Именно с этими мыслями и дошёл наконец до дачного посёлка – третьего и финального пункта сегодняшнего вечера. Этой ранней весной на дачи переехали уже многие. Деревья однако стояли пока обнажённые и только изредка на солнцепёке желтели, как маленькое солнечное эхо, первые цветки мать-и-мачехи, которые всё время появлялись даже раньше подснежников.
Ещё пели соловьи. Так заливисто и чарующе, что человек невольно замедлил шаги. После и вовсе остановился – подумал даже, что напрасно наивные люди из семи нот пытаются выжимать какие-то музыкальные шедевры. И ведь у них порой даже получается! Прикинул теперь, каким надо быть гением и виртуозом, чтобы сочинять музыку. Однако всё-таки надо было поторопиться и осуществить задуманное, потому что уже совсем наступила ночь. Завтра же будет новый день и, как он рассчитывал, начнётся новая жизнь, а эти три преступления останутся в прошлом.
Соловьи, будто предчувствуя недоброе, понемногу начали смолкать. А может просто утомились, и в сгустившейся темноте решили подремать хоть немного до рассвета. Тогда человек подумал, что ни один музыкальный инструмент не сравнится с их пением – куда уж там! Даже скрипке, этой примадонне всех оркестров, и то до них далеко. Но всё-таки старались упорные люди превзойти совершенство природы.