На автобусе вы хоть раз в жизни ездили обязательно. Но вряд ли пристально разглядывали соучастников этого общественного движения. У нас не принято пялиться на людей. А ведь изучать подобных себе занимательно. Ладно, смотреть на лица, действительно, неудобно. Но вот пакет.
Пакет всегда честно и категорично выдает характеристику на держателя. На коленях у девушки, которая смотрела в окно с одиночного сиденья рядом с дверью, лежал голубой пакет с розовой извилистой полоской. Из него торчал еще один – фиолетово-розовый. Ей примерно 30 лет. Каждые три дня она совершает импульсивные покупки в Интернет-магазинах.
К запястью женщины в серой куртке и рыжем берете из ангоры прилепилась черная ручка легенды. Модный в 90-е годы полосатый пакет с силуэтом женщины в центре и надписью «Marianna» уже не продается в киосках. Чёрных полосок на нем почти не осталось – женщина стирает пакет в машинке. По привычке. И потом – это ж какая экономия! В первом ряду лицом к водителю сидит мужчина лет 70 в очках с затемненными стеклами и куртке с натуральным меховым воротником. Енот это что ли? Или бобер? В руках у мужчины – пакет из аптеки. Дорогой аптеки. Сидит прямо, смотрит на дорогу. Скорее всего, бывший военный. Пенсия хорошая – лекарства себе может позволить. И даже куртку из енота или бобра. В сгибе локтя старушки, которая одной рукой держится за поручень, а другой держит пьяного сына, тоже болтается пакет из аптеки. Только из льготной. На крайнем сиденье спиной к водителю сидит девушка. На вид ей от 23 до 35 лет, почему-то возраст женщин в последние пять лет стал трудно определяем. На коленях она держит «маечку» из сетевого магазина. Внутри – мандарины. Девушка живет одна или с парнем, детей нет. Кроме пакета, у неё на коленях лежит рюкзак. Мандарины в него уместились бы. Пакет она купила не для них, а для будущего мусора.
Пакеты помогли отвлечься. Дали возможность рассуждать и бороться. За время этой передышки она успела позвонить Леше. Чтобы найти в сумке телефон, нужны были обе руки: и та, что благодаря перчатке с остатками Hugo Deep Red, защищала нос от запаха. Пришлось оторвать руку от лица. Воняло. Воняло перегаром, нечищенными много лет гнилыми зубами, потом и, кажется, мочой.
Не стесняясь пассажиров, она описала доктору ситуацию.
– Отвернись от него. Слушай только меня. На улице морозно. Прозрачным воздухом приятно дышать. Тебе просто нужно выйти на улицу, – он говорил с приятной громкостью. Звук не был неразборчивым или резким. Леша говорил и расставлял голосом точки между предложениями: – Встань и иди к выходу. Скажи водителю, чтобы остановился. Скажи, что тебе плохо. Выбери место за пешеходным переходом и попроси остановить.
Девушка встала и, извиваясь между стоящими и сидящими вразвалку людьми, стала протискиваться к выходу. Добравшись до двери, она тихонько, почти на самое ухо, сказала водителю:
– За пешеходным переходом, будьте добры.
«У меня получилось?» – не поверила она.
Маршрутка остановилась через несколько секунд, дверь дернулась, щелкнула и медленно отъехала в сторону. В салоне запахло выхлопами и морозом. Она взялась за поручень, поставила одну ногу на ступеньку, вынесла тело вперед и уже с улицы обернулась. Пьяный мужчина продолжал свое дело.
«Не получилось», – поняла она и шагнула обратно в салон.
* * *
Зима. В город пришла зима. Обыкновенная зима, похожая на все предыдущие зимы. Заснеженные улицы укутались в рыжий свет фонарей, приглашая всех ко сну. И люди с трудом сопротивлялись предложению. Говорят, что свет теплых тонов способствуют выработке мелатонина. Засыпали все. Навьюченные, словно верблюды в пустыне, женщины средних лет спали в маршрутках. Молодые невзрачные студенты и хорошенькие студентки спали везде, тратя на сон, все время, проведенное вне клубов. Они спали даже на лекциях. Школьники, еле-еле плетущиеся на занятия, засыпали прямо на ходу. Рабочие на заводах замерзали в своих гулких цехах и от этого больше всех поддавались нападкам Морфея. Что уж говорить об офисных работниках, которые давным-давно научились спать с открытыми глазами и вовсю практиковали этот полезный навык на совещаниях и встречах. Город спал.
Только молодые мамы со смешными, постоянно падающими, космонавтиками радовались бодрящему морозцу.
Серость. Этим маленьким городом много лет правила серость. Серость была плотная, как английский туман или мышка-полёвка после щедрого лета. В этой серости не было спокойствия. Скорее, равнодушие. Серость заполнила город: каждую улицу, бульвар, магазин, кафе, каждую квартиру и, в конце концов, каждую душу. Серость была гнетущей, вызывала горечь и злость, заставляла мучиться, не давала спокойно засыпать, пытала ночами. И когда жители уже не могли самостоятельно с ней справляться, наступала зима. Зима первые несколько дней была белой. А потом опять…
Зима. Она была уже здесь. Не давая ей возможности обосноваться, приспособиться к действительности, жители города бросились обвинять её в отсутствии снега – без него и некрасиво, и холодно. Хотя огорчались, конечно, не все. Молодые жёны предпочитали зимы бесснежные – европейские зимы. Притом одни ощущали себя жительницами элегантного Парижа, щеголяя в роскошных мехах и совершенно непригодных даже для бесснежной российской зимы коротеньких ботильонах, другие, предпочитая экстравагантную Италию, наряжались в высокие сапоги с острыми носиками и совершенно непригодные даже для бесснежной российской зимы короткие шубейки вразлет.
Есть в зиме какая-то божественность. Кажется, кто-то свыше посыпает нас белыми блестками в надежде разбудить в душе детство. Однако наши души так давно и крепко спят (как те офисные работники и навьюченные тётки), что пробуждение от лёгкого прикосновения почти невозможно. Поможет только хорошая встряска за плечи или девятибалльная каяка.
В городе наступал еще не совсем зимний вечер. По бережливо освещенной набережной прогуливались разные… Горожане с собачками, грудничками в колясках, карапузами под мышками, с друзьями и кофе.
В честь наступившем зимы на ней был огромный синий пуховик, светлая шапка с помпоном, шарф крупной вязки, намотанный поверх куртки, из которого торчал красный от холода нос. Из рукавов на резинках свисали варежки. Рядом, держа её за руку без варежки, шёл молодой человек. Их тёмные силуэты были влюбленными, но едва ли счастливыми. В них была давнишняя болезненность.
– Давайте побегаем, пожалуйста. Ну, давайте, – взрослая красивая девчонка с рыжими волнистыми волосами дергала за рукав молодого человека. На губах у него была улыбка, которая не дублировалась в глазах. Он молчал. Девчонка продолжала дергать его за рукав. Но молодой человек не реагировал на ее детский призыв.
