Нельзя сказать, что Кирилл не любил мир. Нет. Он его очень любил, обожал. Он обожал свои красивые машины, роскошные и модные одежды, свой загородный дом, квартиру и то, на что он всё это мог купить. Деньги. Он знал, что в нашем мире, если у тебя нет денег, то ты – никто, и звать тебя – никак. Без денег не будет красивых женщин, дорогих машин, квартир, солидных клубов и модных курортов. Все эти вещи, которые по его мнению составляли качество жизни, невозможны если у тебя нет денег.
Но больше всего на свете он любил то, что ему приносило деньги – свою работу. Он мог часами наслаждаться тем, как десятки рабочих бензопилами срезают тридцатиметровые сосны, как с грохотом и треском столетние стволы падают на землю, ломая под собой кусты и молодняк.
Его заветной мечтой было вырубить все леса нашей планеты и создать на их месте бесконечные каменные джунгли. По его мнению, лес являлся вредителем номер один. Потому что из него исходили и распространялись все бактерии и болезни. А обитавшие в лесу дикие животные несли потенциальную угрозу человечеству. Ведь если они начнут плодиться без меры, то просто вытеснят людей с планеты.
Подогреваемый убеждением, что лес опасен, Кирилл развернул воистину бурную деятельность по всей территории бескрайней родины. И его активность достигала поистине грандиозных масштабов, чем он очень гордился. На него работали около полутора тысяч человек, которые одновременно обрабатывали больше сотни делянок. Вырубленный его компанией лес, многими тысячами кубометров продавался по всему миру: отправлялся по автомобильным и железным дорогам в страны Европы, загружался на морские суда и сплавлялся по рекам необъятной родины.
Такая работа доставляла Кириллу истинное удовлетворение жизнью. Порой он чувствовал себя богом, так как избавлял Землю от верной погибели. От леса.
А сейчас Кирилл, облаченный в красный шёлковый халат, сидел в кожаном кресле солидного массажного салона. Две блондинки сидели перед Кириллом и массировали его ноги. А он испытывал наслаждение, но совсем не от массажа, а от своих размышлений о том, как его новенькие импортные машины будут валить бескрайнюю тайгу. Огромные столетние стволы с шумом и треском падают на землю, и за машинами не остается ничего, только пни и полные лесовозы. Техника продолжает работать без перерыва, опустошая всё вокруг. Кирилл видит, как лесовалы доходят до края тайги, и оборачивается, чтобы с гордостью посмотреть на результат своей работы – пни и пустоту. Вдруг его взгляд падает намолодняк, подросший где-то далеко, там, где когда-то была начата работа.
– Что это? – в недоумении спросил сам себя Кирилл.– Новый лес?!
Мысль о том, что что-то может появиться на том месте, где когда-то рос срубленный им лес, возбудила в нём внутренний дискомфорт и раздражение. Он отпихнул ногами блондинок и, резко встав, рявкнул:
– Никакого нового леса!
И быстро покинул зал.
Переодевшись и посмотрев ещё раз на себя в зеркало, он провел рукой по длинным, до плеч, волосам, закидывая их назад, одёрнул воротник кожаного пиджака, бросил взгляд на отполированные до блеска туфли, надел солнечные очки и вышел в холл массажного салона.
Направляясь к выходу, он через большие окна холла бросил взгляд на недавно купленный чёрный, с тонированными стёклами Hammer H3, оставленный рядом на стоянке. Машина радовала его глаз и душу. Она являлась как раз тем, определяло для него качество жизни.
Выйдя на улицу, он направился к машине.
– Ты ведь мне обещал, Кирилл, – услышал он голос сбоку и остановился.
К нему подошла девушка и обиженно, с полными слез глазами, взглянула на него.
– Что ты вообще хочешь от меня? – грубо спросил Кирилл. – Денег? На, и отвали!
С этими словами он достал из кармана бумажник и сунул девушке несколько купюр, которые пролетели мимо её рук.
– Я люблю тебя, а не твои деньги… – сквозь слезы пробормотала девушка.
– Не смеши меня, Маша! Любовь – это то, что ты можешь купить и потом любить это как хочешь! – глумливо бросил он девушке прямо в лицо.
– Это неправда, – разрыдалась Маша, – ты сам в это не веришь. Ты другой, ты – добрый.
Кирилл недобро рассмеялся и пошёл дальше к машине.
Девушка закрыла лицо руками, развернулась и рыдая, медленно пошла прочь от того, кого она любила. Любила не просто за то, что он был богат, а потому что знала и чувствовала его настоящего, его душу. Её интуиция подсказывала, что когда-нибудь его сердце откроется и люди узнают подлинного Кирилла, доброго и отзывчивого, каким он на самом деле был где-то глубоко внутри самого себя. Так глубоко, что этого не видел никто, кроме неё. Однако только что произошедший эпизод убедил Машу в том, что если в душе Кирилла ещё существуют какие-то добрые и светлые качества, то они настолько глубоко зарыты и утрамбованы самим Кириллом, что у Маши не хватало сил на то, чтобы вытащить их оттуда.
Но Кирилл не хотел вникать в то, что говорила Маша. Он делал всё, что бы она перестала в него верить. Для него она была такой же, как и прочие окружавшие его женщины, – жаждущей денег, и ничего более. По его мнению, эти дамы хотели от него лишь денег и придумали некую «любовь», якобы живущую в них, только для этого. Но на самом деле, считал Кирилл, в мире нет ни любви, ни доброты, ни сострадания, как и прочей чепухи, исповедоваемой святошами. Более того и вся так называемая добродетель измерялась теми же самыми деньгами. Если у тебя много денег – тебя любят, к тебе добры, с тобой милы. Нет денег – что ж, извини, но тебе в этой жизни не повезло.
Кирилл сел в машину очень довольный собой – очередной вздыхательнице, он доказал свое превосходство, доказал, что он бог, и волен делать всё, что ему вздумается. Он очень любил это чувство – осознание собственного превосходства над людьми.
В бизнесе он пребывал на таком уровне, что мог позволить себе ничего не делать, так как всё уже работало и без его непосредственного участия. Надёжные, верные ему люди знали, что и как делать. Кириллу оставалось только собирать плоды… Если бы не одно «но» – ему нравилась его работа, он не мог жить без неё. Он знал про каждую делянку всё, до мельчайших подробностей. Особенное удовольствие ему доставляло сопоставление вида леса до того, как к нему приложатся руки его людей, а иногда его собственные, и после этого. Картина из торчащих пней, поваленного молодняка и помятых кустов приводила его в восторг. Он смотрел на сфотографированную перед работой дубраву, а затем переводил взгляд на пни и восхищался. Для него это было поистине великолепное зрелище.
