Этого не может быть.
Паника начинается моментально. Паника крадется по телу и усиливается, когда я лихорадочно дергаю руками в попытке освободиться – не чувствуя, как ремни впиваются в тело и оставляют следы на коже, не теряя надежды вырваться. Безумие. Нелепая ошибка. Открываю рот, чтобы закричать и объяснить санитарам, что со мной все в порядке, что я не должна здесь находиться, но тут же застываю. И почему я сразу не догадалась?
Я не сошла с ума. Цепляюсь за единственную ниточку, которая помогает удержаться на поверхности: Лиер Сикехус была закрыта больше четверти века назад после того, как общественность узнала о многочисленных и далеко не самых гуманных экспериментах над пациентами. Если бы не эта информация, известная каждому взрослому норвежцу в стране, меня бы утянуло в глубины кошмаров, как наверняка и планировал Асаф. Лечебница – всего лишь часть сна. Иллюзия. Нужно немедленно прекратить истерику, собраться с мыслями и понять, что делать.
Сосредоточенно смотрю по сторонам, рассчитывая найти хоть одну зацепку, которая подскажет, как действовать дальше. Ничего. Да и как всерьез можно искать логику во сне, если в любую секунду он рискует обернуться черт знает чем? Откуда-то издалека раздаются резкие крики ворон, и я морщусь. Это морок, но непроизвольно возникает ощущение, что здание окружает огромное кладбище, на которое и свозили тела тех, кто не пережил «лечение». Ненавижу этих птиц.
Рваное карканье становится громче, и крупная ворона вдруг садится с другой стороны окна. Повернув голову, она нагло разглядывает меня через стекло.
– Кш-ш-ш! – Чтобы ее спугнуть, подаюсь вперед, насколько позволяют ремни, но ворона не двигается. – Давай, улетай, адское отродье!
Темные немигающие глаза впиваются в мои зрачки. Гипнотизируют. «Что есть безумие, а что есть сознание, если в бесконечном лабиринте смешивается все: правда и ложь, любовь и ненависть, страх и вера. Тупики сдвигаются, поглощают запутавшихся детей, прожевывают и выплевывают. Нет никакой разницы, куда ты пойдешь, никакой разницы, никакой разницы, никакой разницы…» Мне стоит колоссальных усилий отвернуться от птицы и стряхнуть наваждение.
Хлопанье крыльев раздается одновременно с тем, как открывается дверь. Напряженно замираю, не представляя, кто может войти в эту больше похожую на тюремную камеру палату. Спустя мгновение передо мной появляется человек, которого я меньше всего ожидала увидеть.
Золотая цепочка с подвеской в виде изящной буквы «Б» между ключиц, россыпь родинок, собранные в тугой пучок каштановые волосы, бордовая помада на губах и белоснежный халат с приколотым на груди бейджиком: «Бьянка Буджардини. Старшая медсестра». Шок сменяется истерикой. Нервный смех застревает в горле, а затем кашляющими, похожими на собачий лай звуками, прорывается наружу. Я хохочу, как ненормальная, сжимая в кулаки трясущиеся руки. Чокнутый Асаф, что за больные фантазии живут в твоей голове, если ты превратил знаменитую актрису в медсестру? Это абсурдно до такой степени, что даже прекрасно. Захлебываюсь в новом приступе смеха, сквозь который до меня доносится мягкий и одновременно серьезный голос.
– Лелия, какое счастье, что вы наконец очнулись.
«Лелия»? Вот оно, еще одно подтверждение тому, что эта Бьянка ненастоящая. Итальянка, которую я фотографировала в Риме, никогда бы не обратилась ко мне так. Уже много лет никто, кроме мамы, не называет меня этим именем. Хотя в последнее время я слышу его чаще – из-за Асафа. При очередной мысли о нем меня накрывает ярость. Хочется вопить и ломать все вокруг, но я сдерживаюсь.
– Да брось, ты же иллюзия. – Ухмыляюсь, не скрывая пренебрежения. – Причем не самая качественная.
Я кривлю душой. Бьянка выглядит очень реальной – намного больше, чем я сама. Даже говорит с таким же легким итальянским акцентом. Идеальная, как и в день нашего знакомства.
– Мне очень жаль, что вы пока не пришли в сознание полностью. – Она с грустью качает головой. – Но я уверена, скоро вам станет лучше.
– Как мило, – язвительно отвечаю я. – Раз так, то можно снять эти ремни?
Выразительно смотрю на свои запястья, но псевдо-Бьянка не спешит мне помочь. Вместо этого она ставит на тумбочку стакан с водой и, придвинув стул, садится рядом.
– Лелия, что вы помните?
Смотрю на нее, прищурившись. Неужели разговор по душам со своей персональной галлюцинацией неизбежен? От идиотизма ситуации хочется выть и лезть на стену – но и этой возможности меня лишили, обездвижив на больничной койке.
– Помню, что заснула на лодке в Осло, а не в заброшенной психушке, которая давно не функционирует. Еще помню, что Бьянка Буджардини – известная актриса, к ногам которой скоро ляжет не только Европа, но и весь мир. А ты – искусная подделка. Фальшивка.
Она трет переносицу и печально произносит:
– Да, он предупреждал, что частичная амнезия и временная потеря рассудка приведут к тому, что реальность неизбежно смешается со сном…
– Кто – он? – нетерпеливо перебиваю я. – Асаф? Где он?
Бьянка хмурится.
– Кто такой Асаф?
Хмыкаю, отвернувшись от нее и глядя в потолок.
– Хочешь сказать, что не знаешь? Этот цирк ни к чему. Асаф никогда не получит кольцо.
– Лелия, я имела в виду доктора Йохансена.
Она успокаивающе гладит мои пальцы, однако простой жест поддержки вызывает противоположную реакцию. В первую секунду рука рефлекторно дергается, но оттолкнуть воображаемую Бьянку не получается. Ремни тут же напоминают, что я – лишь вынужденная терпеть пытку прикосновениями пленница. Как изощренно. Асаф превзошел сам себя.
– Не трогай меня, сука.
Бьянка послушно убирает руку и, прикрыв глаза, устало потирает виски. Ее поведение и реакция на мои слова выглядят так убедительно, что на мгновение мне становится стыдно за грубость. Приходится вновь повторить себе: «Ли, это – сон. Проекция. Реальная Бьянка прямо сейчас готовится к новой роли, разбивая мужские сердца на съемочной площадке, а не изображает участливую медсестру». Впрочем, любопытно послушать ее версию происходящего.
– Почему я здесь?
Она поднимает глаза и говорит, осторожно подбирая слова, чтобы не вызвать у меня новую вспышку гнева.
– Лелия, не так давно вы получили травму головы, которая стала причиной психического расстройства. В результате вы перестали различать образы сновидений и действительность. Доктор Йохансен расскажет о диагнозе и лечении подробнее.
– Неплохо. Я почти поверила. – Саркастично усмехаюсь, стараясь не обращать внимание на неприятное ноющее чувство в груди. – Где Зейн?
Бьянка молчит, и я понимаю, что если повторю вопрос, она непременно спросит: «Кто такой Зейн?» Заевшая пластинка, чудовищная шарманка, закольцованный кошмар. Мне хотят внушить, что и Зейн, и Асаф существуют исключительно в моем воспаленном воображении. Чушь. Так или иначе, я не собираюсь плясать под чужую дудку, иначе этот странный мир на самом деле сведет меня с ума.
