Иной раз, каким-нибудь утром сидя на балконе, очень умилительно и ностальгично, наблюдать за своими уходящими детьми в школу, они, как и я детстве, нехотя пробуждаются, без энтузиазма идут к умывальнику, и с толикой недовольства направляются в школу. Эх, жаль, что они сейчас не понимают и не ценят таких кратковременных мгновений детства и юности, даже дед мне еще всё время надоедливо вторил, "радуйся, что пока забот никаких нет, что родители кормят и одевают, детство штука зыбкая, начинаешь ценить, только когда оно совсем пропадает с горизонта". Хотя, я ведь тоже не понимал деда, и жил детскую жизнь, жизнью человека который не смотрит за пределы года. А тем временем сыновья скрылись за каскадом гаражей и площадок, и я призадумался, а всё же… какими глазами я сам, смотрел на своё детство?!
Утро в последние годы стало чрезвычайно рутинным, мне одиннадцать лет и я с неподдельным трудом приподнимаюсь с объятий тёплой кровати по мановению маминого пробуждения.
– Вставайте дети. Говорила молодая Мама, призывая нас с братом проснуться.
Мы синхронно, каждый со своей кровати из жёлтого ДСП, закряхтели, нерадиво приподнимаясь и выставляя стопы на мягкий ковёр, в то время как в зале, Отец уже собирался на работу, держа в руке кружку с кофе, а мама жарила гренки на небольшой кухне. Мы с братом были погодками, он родился на один год раньше меня, в весенний сезон, а в меня жизнь вдохнуло лето, спустя год после рождения брата, тогда, по крайней мере, я покинул чрево. Единственным утешением тягостного утра, были разогретые утюгом тёмно-синие брюки, хоть и сплошная синтетика, но в детстве придаёшь слишком мало значения своему здоровью и комфорту, так что в первую очередь, прохладным утром, самым важным было тепло, и уж затем завтрак, я даже не говорю об умывании, когда сквозь дрёму даже тёплая вода вызывает на лице некое негодование. Надев на стопы носки, как раз поспевали горячие брюки со стрелками, и ты их стараешься надеть максимально резче, чтобы они успели согреть тщетно замёрзшую плоть. После этого, полагается надевать не всегда поглаженную рубашку, потому что вчера я её не слишком замарал, а соответственно и не помял, а значит, ещё можно носить пару дней. После белоснежной рубашки, следовало бы надеть жилет, входящий в комплект школьного пиджака, но нет, жилет является предметом "ботаников" и отличников, потому жилет игнорируется, и продолжает висеть на вешалке стенного шкафа. Однако и пиджак надевается не сразу, его надевают только после завтрака. Вообще Я привык идти в ванную комнату прежде, чем я надену рубаху, но в рубахе теплее, пускай хоть и манжеты замочу водой, и рукава станут грязно-серыми. Умывшись, а зачастую у нас с братом возникает своеобразная очередь, кто первый умылся – тот первый и садится за стол… так что я всегда побеждал, хоть и был младшим, а мотиватором в этом деле была не физическая сила, а желание покушать, брат же предпочитал завтраку, более длительный сон, хоть он и продлится на десять минут больше. Умывшись, я спешил к столу, потряхивая всегда пухлыми ляжками, на столе могло ожидать всякое, и омлет, и не вкусная каша, и йогурты и даже колбаска с хлебом, но сегодня были приготовлены гренки, я об этом догадался когда ещё умываться шёл. К завтраку обычно собирались на кухне уже все, и сонный я, пасмурно жующий хлеб, с весёлой миной Отец, улыбка которого чаще разжигала внутри меня необъяснимый бунт, вопрошающий, почему взрослые умеют просыпаться бодрыми и в настроении духа, а я нет? Кроме этого, за стол также садилась Мама, начиная свой заслуженный завтрак, разве что брата не было, потому как он в это мгновение, только идёт в ванную комнату, чтобы умыться.
Досыта наевшись, и умыв водой из под крана, жирные губы, приходит время снаряжаться в путь, я снимаю со спинки стула свой пиджак, с воротника которого, иногда забавно доставать случайно вылезающие пластиковые ниточки, затем обуваю чёрные остроносые туфли, и пять минут жду, когда брат завершит избирательную трапезу.
Мы с братом учимся в одну смену, школа находится от дома в пятнадцати минутах, так что, выйдя из дома, мы неспешно идём до школы, сквозь прозрачный весенний воздух, в сопровождении птичьих песен, что разносятся по всему району. По пути в школу, нам всегда встречается одна единственная дорога, на которой обязательно полагается быть внимательным и чутким, ведь по ней ездят автомобили, некоторые невнимательные водители оных, со свистом тормозят чуть ли не у самой "зебры", поэтому подойдя к пешеходу, мы с братом терпеливо стоим у белых полосок, и ожидаем полной остановки автомобилей. Все эти шаблоны с пробуждением, умыванием и завтраком, в том числе и переходом через дорогу, некогда для нас с братом стало обыденностью, уже по пути в школу, я отсчитываю часы, когда мы пойдём домой.
Пройдя некоторый путь, нам иногда встречаются одноклассники, когда брата, когда мои, так вроде идти веселее, но все таки мне более интересны одноклассники брата, они приятнее, взрослее, а свои… они какие то не такие, шумные, глумливые, кричат много как маленькие, и просто непослушные, а вот сверстники брата, они более сдержанные, даже статные, не говоря уже о девочках, умнее они что ли, изо рта не пахнет, причёски более красивые, да и голоса прелестней… в общем, всеми силами хотел бы учиться в классе у брата, я даже кстати говоря, в свои шесть лет пошёл с ним в один класс, и родители были сторонниками этого, дескать "чтобы под надзором старшего брата был", но проучившись неделю, и не показав ни капли ученического потенциала и амбиций, меня вернули в руки родителей, со словами "пусть он ещё дома посидит, подучится", в итоге последний год я занимался дома, и уж затем попал в свой класс, первый "В", с тех пор хоть и прошло изрядно времени, хоть уже в пятом классе, до сих пор хочу в шестой "А".
Минув главные школьные ворота, около которых постоянно снуют школьные обитатели, "старшаки" и "первоклашки", мы идём дальше, до самой школы, которая сверху выглядит как буква "П", с правой полоски которого, спускается большое крыльцо с главным входом.
В фойе стоит шум и гам, возле школьной доски с расписанием уроков, мы с братом желаем друг другу хорошего дня, и каждый расходится по своим кабинетам. В длинных коридорах стоит затхлый запах старого линолеума, и не свежих тряпок, которыми протирают скользкие розоватые стены.
Мой путь пролегал до кабинета музыки на втором этаже, времени в запасе было еще минут пятнадцать, поэтому, когда я дошёл до искомых дверей кабинета, на меня пахнул приятный аромат старой мебели и не более молодого пианино, преподавателя Элины Николаевны еще не было, очевидно ушла поболтать с преподшей по изо, пока в классе не соберется народ, и пока на часах не пробьёт восемь. Однако в это же время, в кабинете происходила настоящая вакханалия, двадцать человек занимались невесть чем, но для меня сейчас, впрочем, и всегда, главную роль играли два человека: Эдуард, мой лучший друг ещё с первого класса… и хотелось бы сказать подруга… но она ещё не совсем понимает, что моя подруга… Нина, Нина как бы общается со мной, мы иногда играем во что-нибудь, но она ещё не любит меня, а мне бы хотелось, чтобы любила, ведь она красивая и зубы по утрам чистит. Я стрельнул взглядом по партам, Эдика ещё нет, а вот Нина бесстрастно сидела за своей белой партой, столешница которой, наверняка раз десять была покрашена поверх старой краски, и теперь была больше похожа на пластмассовую, чем на деревянную. Небрежно, как "крутой пацан", бросив рюкзак за соседнюю парту, я непринуждённо, словно от скуки, подобрался к занятой Нине, и опёрся руками об столешницу, испещрённую лукавыми кратерами, сделанными не метеоритами, а шариковыми ручками "крутых пацанов".
