Глава 1. История начинается.
Снова это назойливый будильник? И что ему не терпится? Уж лучше пожарная сигнализация, ну или полицейская, нежели это – зло подумала я, вставая с постели.
Утро выдалась солнечным слегка морозным. По дорожке стелился снег. Впрочем, снег стелился по всей улице, создавая глубокие непроходимые сугробы. Машины, оставшиеся без внимания, и то за ночь засыпало так, что лопата не поможет. Хотя, если честно, водителям я сочувствую, а вот самой себе не очень.
–Ну, ты готова, али как?
Нет, не готова, но вряд ли это волнует маму. Кошмары все же замучили.
–Иду – коротко отвечаю, напяливая джинсы и простенькую футболку.
Отражение в зеркале, что стояло у входа в кухню не оставило без внимания зоркий глаз мамы. Не успела я войти, как меня одарили скептическим взглядом.
–Что? – пожимая плечами, вяло спросила я.
–Мама, у нас мышь завелась – ответили за меня двое шалунов братьев.
Не надо было смотреть на мадам Гертруду, чтобы понять, о ком эти двое разговаривают. И так все ясно.
Смотреть на Станислава Борисовича тем более не имеет смысла. У этого толстяка все на лице написано. Удивительно как он вообще позволил мне жить в его «царских» апартаментах. Особенно после случившегося.
Не то чтобы я в конфликте с этим немолодым господином, но симпатию не испытываю. С самого первого дня заселения я чувствую себя белой вороной в нищенских лохмотьях, которой выпала честь жить подле господина. Ужас, просто! И как меня вообще угораздило согласиться на это? Впрочем, я знаю ответ. И он мне с каждым разом не нравится все больше и больше. Будь моя воля, я бы вернула тот роковой день, но, увы, не в моих силах управлять временем.
Время. Мама всегда говорила, что каждому отмерен свой век, но я никогда не думала, что этот век может так быстро кончится. Век это ведь сто лет. Простая математика, простые цифры и не простая жизнь. Скажи мне тогда, что век единственного родного человека кончится в сорок два, я бы рассмеялась. Но теперь смеяться бессмысленно грустно и даже больно.
–Что застряла, проходи, давай?! Так недолго голодным остаться. Весь завтрак уже остыл – обижено надувая губы, выплюнул второй зам мэра, роскошный бизнесмен в вязаном свитере и сюртуке.
Сюртук на кухне… н-да, видимо я, многое недопонимаю…При учете 25 C° выглядит, мягко говоря, дюжа странновато.
–Хватит мечтать, давай ешь, а то и впрямь остынет – крутясь, словно белка в колесе приказала мама.
Вообще мама только и может что приказывать. Нет, не потому что, не умеет иначе, а в силу характера. Не раз глядя на нее я задавалась вопросом, как они с папой прожили двадцать лет вместе? В чем был их секрет счастливой…ой, пардон, «безмятежной» жизни.
Как и в любой нормальной семье у предков были ссоры, молчанки, разногласия, но никогда не было мира! В нашей семье мир наступал только в одном случае, когда дом был пуст. Да-а, стены, наверное, были счастливы. Да и домовые веселились наверняка.
–Прекрати считать ворон! – выпалили хором мальчишки. А я только и смогла, что ковырнуть котлету, да съесть персик.
Агнар и Владислав такие разные и в тоже время похожие, что порой я путаюсь. Бывали случаи, когда мальчишки разыгрывали меня, прикидываясь друг другом, а я и разницы то не замечала. Им весело, а мне упрек от мамы, и хуже всего от ее муженька Станислава.
Этот тип маму буквально лелеет, оберегает от всего, что только может прийти в голову нормальному и не очень человеку. Да он ей прохода не дает. Но кто я, что бы судить? Всего лишь третий сорт. Нищенка, мелочь с железякой. Вот уж, правда, незадача для царя батюшки. Ума не приложу, как он умудряется терпеть «железное корыто» под своими окнами. Нет, не так… как он бедный несчастный с миллионами за пазухой сумел разориться на ремонт и сигнализацию для моего верного коня. Прямо даже посочувствовать хочется, да только нежность отвращением сменяется.
–Волк, тебе не вкусно? – с теплотой спрашивает мама.
Редкий случай, когда она смотрит на меня такими умоляющими глазами. Я мотаю головой, не в силах сказать хотя бы слово. Я знаю, заведи разговор о том, что мне не нравится, я получу нагоняй не только от нее.
В этой семье существует два мнения: толстого дядьки с бородой до колен и мамино. Конечно, я преувеличиваю, но все же здесь действуют законы «уважения». Сомневаюсь, что сам Станислав Борисович им следует, но мое мнение только мое. Хватит с него и того, что у меня есть крыша над головой. Впрочем, уж лучше заброшенная лачуга, чем эти хоромы! Не по себе мне в этой квартирке.
–Она оглохла, мам? – закричал Агнар, теребя мою руку.
Надежи, я так ушла в размышления, что отключилась от умного разговора, то есть обсуждения планов на неделю.
–Ну, чего тебе? – кривя губы в подобие улыбки, спрашиваю я.
Мальчик хмуриться. Его глаза потемнели. Он словно онемел от моих слов, а может от интонации? Не знаю. Да и плевать! Все равно уже на учебу пора, нет времени на его прихоти.
–Милая, не злись – на распев просит мама.
Ее черные волосы выбились из тугого ободка. Теперь они стоят торчком, словно выросшая на голове пальма. Руки мамы перепачканы луком, кровью с мяса и приправами. Ее халат также уделан пятнами. А пушистые тапочки стоят под стулом, в слабой надежде, что о них вспомнят. Она улыбается, искренней чистой улыбкой. Улыбкой, которую когда-то дарила папе.
Папа, – сердце сжимается при одной мысли. «Хватит, забудь!» приказываю себе, но не могу выкинуть эти мысли.
Мама стоит озабочено глядя на ребенка, что продолжает теребить мою маленькую костлявую руку.
–Мам, не начинай, ладно – глядя на мальчишку, сующего паровоз в мою свободную руку, говорю я.
Она тихо вдыхает. Я знаю, что сделала больно, но она причинила боль сильнее. Я прошу мысленно прощения, однако стук сердца, кричит об обратном: я не прощу. Не могу простить, того, что она сделала. Слишком больно. Слишком несправедливого. Слишком жестоко! Пусть и давно это было.
–Аги, Влади, хватит сестру мучить. Ей на учебу пора. Вернется, поиграет – последние слова мама произносит с особым смыслом, словно зная, я не смогу отказать.
Оба мальчика с каштановыми волосами, зеленоватыми глазами, припухшими губами малинового цвета и спортивным телосложением в шесть лет с недовольными гримасами на лицах покидают нас, шумно выясняя, кому достанется паровоз. А я недоуменно смотрю на тот, что в руке.
–Ты же знаешь, они хотят подружиться – морща носик, говорит мама. Она накидывает пальто поверх халата. Я понимаю, она хочет проводить меня.
Мы выходим на лестничную клетку. Мама останавливается, по ее щекам текут слезы.
–Мам, ради всего святого, не ломай комедию – затягивая потуже хвост коралловых волос, прошу я. Бесполезно.
