…Вдруг она заполнила собой всю комнату, сделав еще более мрачной и тесной. Ее глаза вмиг оказались смотрящими в мою душу, лакая ее, опустошая тело, лишая ее живительной энергии. Клыки стали невероятно огромными, а гневная пена на губах превратилась в запекшуюся кровь.
Это становилось невыносимым, и я принял единственно правильное, на мой взгляд, решение и… провалился сквозь землю.
Но насладиться ощущением полета не удалось: на меня мчался весело раскрашенный трамвай, разевая зубастую пасть и гудя голосом моего телефона. Я не стал ждать, когда железный кузнечик меня раздавит, и стал медленно выплывать на свет божий.
Это действительно звонил телефон и единственным человеком, кому я мог понадобиться в субботний день, был мой босс. Это женщина. Это ее искаженный образ пытался лишить меня рассудка в кошмарном сне. И хотя я говорю, что это женщина, сам не всегда этому верю: деловая хватка у нее вполне мужская!
Но мы с ней ладим. Она дает мне работу и неплохо ее оплачивает.
Я отогнал остатки сна и взялся за трубку телефона:
– Алло, Петр Андреевич? Доброе утро! – голос был добрым, но это, впрочем, ничего не значило. – Как провели ночь?
Я не стал таять в лучах ее доброжелательности (эх, минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь!) и невесело оборвал:
– Марья Петровна, когда вы дадите мне возможность истратить честно заработанные гонорары? Я дома всего лишь вторые сутки, меня еще не перестали преследовать запахи помоек и свалок – я действительно в течение двух недель готовил статью о жизни бомжей, загримированный под их братву лучшими мастерами Москвы, – к тому же вчера я был жутко пьян, значит, сегодня имею похмелье! Пощадите!..
– Я жду вас у себя в офисе через час! – безапелляционно отрезала она мое скуление и дала отбой.
Три года … три года я уже работал на эту стерву и на ее проклятую газету! Вряд ли вы не читали хотя бы раз это скандальное издание, а если нет, то значит, в свое время вас забыли обучить грамоте! Ушлая и скользкая, наша газета руками ее репортеров разгребала жар и копалась в чужом грязном белье; на ее полосы с одинаковым успехом могли попасть и интервью президента и исповедь проститутки, подкрепленные соответствующими фотозарисовками. «Голая» правда занимает людей гораздо больше, нежели приукрашенные истории. Именно эта заинтересованность и держит «на плаву» бульварное чтиво, подобное нашему, и дает неплохие средства к существованию занятым в его изготовлении людям.
В газету я попал почти со дня ее основания – три года назад. К этому времени у меня уже был опыт в добывании экстраординарной информации для одного захудалого журнальчика, бывшего в застойные времена в фаворе у советских женщин, но, лишившись государственной поддержки после грянувшей перестройки, резко сошедшего на нет. Видимо, некоторые из моих репортажей, опубликованные в нем, не прошли мимо внимания Марьи Петровны, владелицы нового издания. Она позвонила мне, и после недолгих колебаний я бросил малоперспективный журнал, проживший, кстати, после моего ухода не более полугода, и оказался в «Гипотенузе». Столь пикантное название газеты, по всей видимости, было призвано будить у читателей некоторые ассоциации со словом «гипотезы», которых на ее полосах выдвигалось невероятное множество!
С тех пор я не знаю покоя: бесконечные репортажи по свежим – и не очень – следам происшествий, на которые у моего босса был поистине собачий нюх, выезды на поиски материала во все концы России и ближнего зарубежья, в том числе и в «горячие точки», сделали меня постоянно готовым к разного рода передвижениям.
Наскоро приняв душ и выпив чашку крепкого кофе, я помчался на своей новенькой «Ауди» в редакцию.
Живое воплощение моего кошмарного сна восседала в кожаном кресле с высоченной спинкой за огромным столом с массивной дубовой столешницей. По ее правую руку, как и в любом уважающем себя постсоветском офисе, пестрел электронными таблицами монитор компьютера, по левую же – бронзовая пепельница в виде трепанированного черепа неандертальца почти в натуральную величину, которая сейчас была с верхом утыкана окурками, фильтры которых измазаны характерными отпечатками от губной помады праздничного ярко – красного цвета. Она носила очки в изящной золотой оправе, делающие выражение ее лица несколько кокетливым; короткая стрижка и мини – юбка выдавали в ней натуру чувственную, но вечно недовольно сдвинутые к переносице тонко выщипанные бровки красноречиво говорили о том, что чувственность эту надо еще разбудить, что вряд ли кому – то удастся! Натура властная, она не терпела панибратства и потому, – даже несмотря на то, что мы с ней были почти ровесниками, – велела всегда называть ее по имени – отчеству. Так же она величала и всех работающих под ее подчинением, даже несовершеннолетнего курьера Павку, отчего тот всегда покрывался пунцовыми пятнами и мигом становился в стойку «всегда готов!»
Кабинет был густо прокурен и тяжелые слои сизого дыма лениво двигались в лучах утреннего солнца. Можно было подумать, что Марья всю ночь провела здесь. Хотя …
– Петр Андреевич, здравствуйте! – второй раз за сегодняшнее утро поприветствовала она и кивнула на кресло напротив себя.
Желваки ее тут же заиграли, а глаза изучающе смотрели мне в переносицу.
– Есть дело, неотложное дело! – она явно ждала продолжения моего утреннего гнева, но я решил не спешить. Вообще – то она женщина неплохая…
– Вчера Демидов вернулся из командировки по Краснодарскому краю и рассказал об интересном случае в одном из районов Кубани, где творятся странные вещи. Осенью прошлого года тамошние школьники один за другим сводили счеты с жизнью. Причем одним и тем же способом – через повешение. Вам не кажется это заслуживающим внимания? – ее глаза азартно заблестели: наверняка она уже видела кричащие первые полосы «Гипотенузы».
Чертов Демидов! Наверняка все время проторчал на пляжах Черного моря, – вон ведь какой загорелый вернулся! – все свои материалы высосал из пальца, да еще и приплел про самоубийства малолеток, а теперь из – за него мчись невесть куда, пусть даже и на юг! Юг мне сейчас очень даже ни к чему, у меня на сегодняшний вечер назначено свидание!
Я полгода добивался этой взаимности и даже будучи загримированным под бродягу, часто подходил к заветному дому, чтобы еще раз увидеть Ее! Однажды даже ее мать дала мне полбуханки хлеба, несколько мелких монет и хотела всучить брюки «секонд хэнд», от чего я благородно отказался. В какой – то момент захотелось тут же пасть на колени и просить руку и сердце ее дочери, но, к счастью, я вовремя вспомнил, что нахожусь на службе.
И вот теперь долгожданное свидание придется снова перенести на неопределенное время, в чем я ни грамма не сомневался: у Марьи был фантастический нюх на сенсации! И уж уронить тираж из – за моих вспыхнувших не вовремя чувств – на это она ни в жисть не пойдет! Уж такова она, Железная Маша!
