За окном бушевала гроза; лил дождь, ветер трепал ветки деревьев, обрывал листву, с корнем выдергивал мальвы из цветников, подбрасывая и играя ими, кидал в водовороты огромных луж. Крупные капли долбились в окно второго этажа так, что старые рамы иногда вздрагивали, позвякивая стеклом. Свет от вспышек молний вспыхивая, окрашивал плотные шторы в темно-бордовый цвет и слабо озарял на мгновение убогую обстановку комнаты. Плотные шторы закрывали небольшую площадь от уличного беспредела, готового ворваться во внутрь и нарушить таинственную атмосферу, которая незримо опутывала все вещи и всех тех, кто находился здесь.
На старом поцарапанном комоде стояли статуэтки четырехрукого танцующего бога из позеленевшей от времени бронзы, мраморные статуэтки водоносов и небольшие вазочки с отбитыми краями. В серванте вместо посуды стояли морские раковины разных размеров, лежали фрески и глиняные обломки с изображением каких-то символов. На верху плательного шкафа в съежившихся от старости чемоданах находились отчеты археологических раскопок, фотографии и письма. На стенах в большой рамке висели уже выцветшие снимки группы людей около подножья гор, пещер, каменных огромных глыб.
Таинственность также исходила от двух женщин, сидевших напротив друг друга. Глядя на них казалось, что в комнате находятся две мумии, которых уже давно покинула жизнь.
Одной было уже за девяносто, и она дремала в инвалидном кресле, склонив голову на грудь, другая немного помоложе сидела неподвижно, закрыв глаза. Ее руки лежали на коленях – морщинистые, костлявые, со вздутыми венками.
Аккуратно уложенные волосы пепельного цвета придерживала серебряная заколка в виде ветки розы. Камни у заколки давно выпали и потерялись, кроме одного – черного в форме опавшего лепестка. Веки у женщины иногда вздрагивали, и на переносице появлялась каждый раз морщинка.
В комнате царил мрак. Свет тусклой лампы из коридора почти не доставал до пола и слабо освещал стену с большими часами. Иногда женщина выходила из оцепенения и бросала взгляд на витые позолоченные стрелки. Тонкий завиток, отчитывающий секунды, медленно полз по кругу. Пробило два часа ночи. Вздрогнув от громких звуков, раскатившихся эхом по тихой комнате, старуха заерзала в инвалидном кресле.
– Я пойду открою дверь, – вздохнув, сказала сама себе женщина.
Повернув вертушку замка, она не спеша пошла на кухню. На ее морщинистом худом лице на долю секунды появились грустная улыбка. Она остановилась перед зашторенным окном. Пальцы вцепились в рваный край шелковой занавески.
Гроза уходила из города. Глухие раскаты грома раздавались все реже, а молнии сверкали вдали редкими вспышками.
На бледно-восковом лице снова появилось равнодушие и даже пренебрежение. Ее совсем не волновала непогода, разыгравшаяся к ночи. Казалось, что ее вообще ничего не волновало. Она взяла с полочки спички и, помедлив, чиркнула по коробку.
В темной кухне появился желтый маленький огонек, который соприкоснувшись с газовой горелкой превратился в голубое пламя. В тишине звякнула железная крышка белого чайника, полилась вода из крана.
Женщина, поставив его на плиту, оперлась спиной о холодильник. Сложив руки на животе, она снова как будто впала в оцепенение, из которого она не потрудилась выйти даже тогда, когда открылась дверь, и в квартиру зашел пожилой человек небольшого роста в старой фетровой шляпе и старых лайковых туфлях.
Не разуваясь, он сгорбившись прошел в комнату, оставляя на полу мокрые следы. Оглядевшись, мужчина наклонился над инвалидным креслом. Оценив состояние женщины, он утвердительно закивал. Неожиданно его руки непроизвольно затряслись. Сунув в карманы мокрого плаща, он выпрямился. Кашлянув и кивнув фотографиям, он сел на диван.
На кухне засвистел чайник.
– Чай с лимоном или с молоком? – спросила женщина из кухни.
Не дожидаясь ответа, она вынесла поднос с двумя одинаковыми чашками, блюдцем с лимонами и фарфоровым молочником. Мужчина молча взял чашку и кинул три кружочка лимона. Втянув со свистом в себя запах чая, он крякнул от удовольствия.
– Я долго тебя не мог найти, – сказал он, подымая глаза на женщину.
–Я не просила меня искать, – жестко ответила она.
– Нужна ты мне, голубушка, нужна, – растягивая слова, ответил он. – Ты здесь неплохо спряталась… сиделка значит ты теперь.
Взяв с подноса кружку, она отошла к окну и, слегка приоткрыв штору, осмотрела двор. Поставив чашку на этажерку с цветами, она выпрямилась и, вытянув шею, гордо ответила:
– Уже десять лет… только не говори мне что не знал.
Интуитивно почувствовав на его лице гримасу, она усмехнулась.
– Я не ругаться пришел. Мне нужно с тобой поговорить. Мария, ты что-нибудь слышала о возобновлении проекта?
Женщина резко обернулась, задев локтем фарфоровую чашку. Та со звоном упала на пол, разбившись на множество осколков. В темноте не было видно, как капли чая разлетелись по стене, обдав ноги женщины кипятком. Она зажмурилась от боли. Мужчина отстранился от неведомой нахлынувшей на него силы. Он вытянул руку, как будто стараясь отстранить от надвигающейся волны.
– Ты подозреваешь меня? Ты считаешь, что я продала наше с тобой прошлое, – захлебываясь, быстро заговорила она.
– Мария, успокойся. Да ты… ты всегда была эмоциональной… Хоть я и стар, но все же продолжаю чувствовать и ощущать. Меня пожалей, – взмолился он, поднимая руки вверх. – Я не думаю, что возобновление проекта связано с тобой. Я пришел по другому поводу.
Он замолчал. Шумно втягивая чай из чашки, мужчина всматривался в темноту, туда где стояла его сестра-близнец. Он думал, что им предстоит в ближайшее время тяжелая работа, которая даже может стать для него последней.
– Оранжереей занималась в последнее время ты, и ты же пристраивала цветы, – после паузы начал он тихо. – Меня отстранили от работы из-за инсульта… потом восстановление… долгое восстановление… тебе еще помогал Данил… да… – он замолчал. На несколько минут воцарилась тишина, – …хороший был человек. Ты ведь еще помнишь его? Помнишь, что с нами произошло? Деменция еще не прогрессирует? Меня так и не восстановили в проекте, а ты принимала участие до последнего.
Он поднял глаза к фотографиям на стене и, вздохнув, снова замолчал.
Ее костлявые пальцы скрестились в замок и легли на грудь, как будто старясь защитить сердце от удара из вне. Глубоко дыша она, держась за стену, ушла на кухню.
Из тубы на ладонь вылетело две желтые таблетки, которые она отправила в рот. Включив холодную воду, долго мусолила полотенце и, отжав лишнюю воду, обтерла себе лицо. Приложив тряпку ко лбу, женщина постаралась взять себя в руки. Сердце бешено колотилось, в ушах звучало: «Данил… Данил… Данил…» Встряхнув тубу с лекарством, она поймала пальцами еще два драже.
