Последнее воспоминание во мне медленно растворяется, как шипучая таблетка в стакане с водой. Медленно разваливается на все более маленькие кусочки, пока не исчезает совсем. Оставляет только несколько крупинок ощущений и намеков, которые так и будут крутиться в голове, будто я вот-вот все вспомню. Легкое касание и привкус настоящих событий – тех самых настоящих событий, в правдивости которых я совсем не уверен.
Еще раз смотрю на переливающийся сине-зеленым крошечный прямоугольник чипа.
В самом углу еле-заметная капелька крови. Кожу на виске неприятно жжет.
Я протягиваю руку и осторожно пытаюсь схватить чип, он все выскальзывает из моих рук, пока я наконец не цепляю его указательным пальцем и не зажимаю большим сверху.
А потом подхожу к окну и отпускаю его. Чип настолько легкий, что поначалу мне кажется, что гравитация может не сработать и он так и будет летать между небоскребами и цифровыми баннерами. Но нет ничего, что могло бы противиться физике и крошечный кусочек металла с выгравированными микросхемами и проводами для нейростимуляции летит вниз. А вместе с ним все то, что я когда-то так сильно пытался удержать.
***
Каждый день я задерживаюсь в лаборатории ровно на двадцать восемь минут, до погасания последней умной лампочки и первого слова, произнесенного размеренным голосом из стереодинамиков.
Я закрываю файл со статьей или программой для обработки данных эксперимента, выключаю экран, погружая процессор в десяти с половиной часовой сон и надеясь, что ему приснится что-то получше электроовец на киберферме.
У меня жутко скучная работа. Все считают меня романтиком или сумасшедшим, который променял карьеру в корпорации на фундаментальную лабораторию в потрепанном здании с древними экранами и не менее древними профессорами, пережившей цифровую эру научной системы. Доживающей теперь свой последний век.
Поначалу я действительно мечтал о чем-то масштабном и просиживал ночи напролет, составляя уравнение за уравнением. Мне все казалось, что тут-то она и живет – настоящая, искренняя наука. Познание ради познания, а не глянцевых обложек или блестящих корпусов новых моделей в погоне за местом на рынке.
А потом я будто проснулся. И понял, что здесь наука задыхается точно также. Она не только оставила след на этих морщинистых лицах и потертых приборах, но и сама также одряхлела и запуталась в матмоделях собственной вселенной. И все же вдруг я понял, что мне здесь просто комфортно, вдалеке от постоянной погони за технологиями, стеклянных небоскребов, бешеной конкуренции и постоянных вызовов. Без вечного подстраивания под систему, техзаданий и стартапов, вылупляющихся из инкубаторов будто цыплята из скорлупы.
Выключив экран, я выпиваю банку колы без сахара, достав ее из холодильника с реактивами Станислава. И только потом, услышав третье предупреждение о закрытии выхожу из здания лаборатории – приземистого пятиэтажного дома с красивым лимонным фасадом, частично разрушенным и частично реконструированным. Белые завитки лепнины от неудачной реставрации будто стекают с крыши над двумя такими же белыми колоннами каплями.
Все это – мой ежедневный ритуал, помогающий ставить в моей жизни некие контрольные точки, от которых и по которым так просто вести отсчет. Пять банок колы до воскресенья, двадцать пять до конференции, сто пятьдесят до дня рождения. Всего лишь пятнадцать или целых сто вечеров.
Обычно я прихожу домой и пару часов зависаю в VRе, по пятницам провожу весь остаток вечера и первую четверть ночи в квартире Станислава или Анджея. Там собирается наша небольшая компания за бутылкой виски или несколькими банками пива в зависимости от ситуации, и постоянными историями, выуженными из универского прошлого или потрепанного институтского настоящего. А иногда все вчетвером – высокий и неуклюжий Станислав, ругающийся по-польски и по-русски, а еще чаще вперемешку Анджей, вежливый и до умопомрачения красивый, но при этом постоянно закрытый и одинокий Олег, и я – идем в бар в паре кварталов от Института. Там наши истории становятся слегка громче, выпивка дороже, шутки смешнее, а глаза грустнее. Потому что все мы давно поняли в насколько странном положении находимся.
Мы не были знакомы до того, как судьба свела нас в институте изучения элементарных частиц и межъядерных взаимодействий, название которого было также далеко от того, чем занимались его сотрудники как содержание злакового батончика в моем кармане от этикетки, обещающей кристально чистые зерна пшеницы и ни грамма искусственных добавок. Большинство лабораторий занималось чем придется, полагаясь на подачки в виде грантов и возможность отделиться от науки и упорхнуть в Квантум.
После окончания университета каждый из нас пришёл в фундаментальную науку по той или иной причине, не понимая в какой ловушке оказался. Мы мечтали стать новыми Эйнштейнами, Резерфордами, Максвеллами или на худой конец Борами. А получили выброшенную Квантумом на берег за непригодностью старую клячу. Никакого финансирования, постоянная погоня за публикациями, чтобы урвать хотя бы что-то и воздушные замки, которым не хватает свободы и воздуха, чтобы взлететь – все это прилагалось к стандартной должности научного сотрудника вмесите с до смешного небольшой зарплатой, медицинским страхованием и невкусной резиновой кашей на завтрак.
Часто по связям Анджея мне удавалось брать несколько халтур по кодам и получать неплохие деньги, разменивая талант на средства к существованию. Это помогало сводить концы с концами и отвлекаться, причем в науке никогда не знаешь, что важнее.
Так проходили мои будни, и я в общем-то был вполне доволен. Это не то, о чем я мечтал, но к тридцати годам понимаешь, что мечты понятие слишком эфемерное для реального мира. Мне нравится моя тихая жизнь и я все еще надеюсь, что тот крошечный массив данных, который мне удастся собрать когда-нибудь пригодится кому-то действительно великому.
А пока у нас осталось то, чего сейчас не найдешь в бесконечных коридорах виртуальной реальности – прошлое. Живущее в плохо заштукатуренных стенах и дрожащих волнах на экранах осциллографах. О нем так часто забывают, думая, что путешествия по мировой истории в VRе может заменить его дыхание в реальности.
Ученые всегда жили словно бы на пару столетий вперед от своего времени, а теперь рядовой научный сотрудник, наверстывая эту разницу существует будто бы на полвека раньше.
Смартфон вибрирует в кармане брюк, и я вижу на экране фото Олега. Слегка отстраненным голосом, как и обычно, он просит отправить ему результаты расчетов по последнему моделированию. И я впервые говорю, что смогу сделать это только завтра.
