В волчье время – с трех до четырех утра, когда ночь за окнами избы воцарилась в своих правах, – Ведьма начала приготовления. Зажгла свечи, сняла рубаху из грубого льна, распустила по плечам густые черные волосы. Рука потянулась к впадинке над ключицами, привычно погладила, ища и не находя. Камень души – амулет, дающий смертным силу и защиту, Ведьма уничтожила сама. Выбора не было: либо так, либо попасть во власть того, кто оставил на ее спине шрамы от девятихвостки.
Без камня ее душа была беззащитна, открыта силам, снующим по Ту Сторону, но Ведьма свыклась. У нее были свои хитрости. Неупокоенные терзали ее, приводя в исступление, но не могли заполучить душу в полновластное владение. Обряд, который Ведьма собиралась провести, сложен и опасен, утраивал риски, но иначе было нельзя. Она должна была защитить того, кому должна. Того единственного, чувство к которому теплилось в ее сердце, давно превратившемся в камень.
Ведьма набросила на окна плотные занавеси, сотканные из крапивы и заговоренные в новолуние. Они защитят от ненужного вторжения тех, кто бродит в лесу по ночам под покровом тьмы. И от смертных, и от других, невидимых глазу, но от того не менее опасных. Прошлась по избе, нагая, окуривая углы полынью и чабрецом. Ведьма не была юной, но тело еще не потеряло красивые формы. Смуглая кожа и раскосый разрез синих глаз – черты матери и отца причудливо сплелись, привлекая внимание. Мужчины заглядывались бы, если бы она появлялась на людях. Но изба стояла на отшибе, и к изгнаннице ходили редко, лишь тяжело захворав. В остальное время ее избегали − одни боялись, другие сочились презрением. Ведьму это вполне устраивало.
Она села на тонкий коврик, также сплетенный из крапивы. Голую плоть обожгло. Но Ведьму давно не пугала боль – то, что происходило с ее душой без амулета, было больнее и страшнее телесных страданий. Ведьма скрестила ноги вокруг стоящего в середине коврика чугунка. Варево остыло, чугун был едва теплый. Ненадолго. Во время обряда он раскалится, и тело будет нещадно печь. Ведьма нанесла на кожу мазь, заговоренную от ожогов, но полностью избежать мучений не удастся. Это и не нужно: жертвенность была частью ритуала. Без нее ничего бы не вышло.
Ведьма глубоко вдохнула, запрокинула голову, после – запела, забормотала гортанно. Глаза закатились, руки действовали сами по себе, отточено – сейчас Ведьмой управляли силы, которые терзали ее и одновременно давали власть. Левая рука нащупала лежащий рядом с Ведьмой костяной клинок. Вырезанные на кости символы изображали хищных зверей, птиц и рыб. Волк гнался за щукой, коршун пролетал над лисицей. Острое лезвие вспороло ладонь, кровь полилась в чугунок. Жидкость зашипела, закрутилась водоворотом. Ритуал начался.
В просторной избе на другом конце общины прекрасная светловолосая женщина проснулась, с криком схватившись за живот. Откинула покрывало, глянула – постель под ней напитывалась кровью. Кровь текла по внутренним сторонам бедер. Много крови. Мужчина, лежащий рядом, проснулся, непонимающе глядя на жену.
Женщина выла. Вместе с кровью из нее вытекала жизнь, которой не суждено появиться на свет.б
Почти сто лет прошло с тех пор, как закончилась последняя война. Кланы Белых Лебедей и Черных Стерхов жили по разные стороны густого леса, называемого Лютым – сложно было пробраться сквозь него, оставшись невредимым. Непроходимые дебри, на картах похожие на песочные часы, в самом узком месте пересекал тракт – единственный путь, по которому можно было добраться от Лебедей до Стерхов и обратно, не боясь погибнуть мучительной смертью.
Обе общины занимались земледелием, охотой и ремеслами. Торговали с соседями, Лебеди – по свою сторону леса, Стерхи – по другую. Казалось бы, делить им было нечего. Однако о роде Стерхов шла дурная молва − они не зря звались черными.
Предания рассказывали, что в старину, еще до войны, древние из рода Стерхов занялись гиблым делом: искали способы, чтобы вернуть мертвых с Той Стороны. Колдовство было темным, настолько, что разгневало старых богов. В наказание боги отравили озеро, раскинувшееся рядом с преступным родом. Вода почернела, как деготь, и стала ядовитой. Птицы, дикие стерхи, гнездящиеся на болотах в Лютом лесу, погибали, стоило им коснуться вод отравленного озера. Символ счастья стал символом смерти, с которой заигрывали колдуны. Но безумцев это не остановило. Мертвые стерхи стали материалом для обрядов, а образ черной птицы закрепился за родом намертво. Озеро же, исстари звавшееся Океяновым, стало Окаянным.
Зайдя в своих изысканиях дальше, род почти изжил сам себя – темные дела сводили колдунов с ума, народ вырождался, дыша испарениями отравленного озера. Самые толковые снялись с места, ушли искать счастье на чужбине. Род зачах бы окончательно, если бы новые владетели не стали умнее. Огнеяр, сильный и дерзкий, развязал войну с родом Лебедей. Попытки были и раньше, но он, заручившись поддержкой немногих благоволивших Стерхам соседних племен и живущих в Лютом лесу волколаков, развязал с Лебедями войну, желая захватить земли, не отравленные Окаянным, и, главное – невест, способных разбавить новой кровью загнивающую общину. Из-за ядовитых испарений Окаянного женщины Стерхов часто были пустоцветами или рождали уродцев.
О, он был жесток, Огнеяр. Если бы Лебеди, мирный, в сущности, народ, не сплотились, если бы не стоял в их главе равный по силе владетель – Стерхи одержали бы легкую победу. Но их разгромили, заодно перебив и множество волколаков. С той поры дорога через лес стала проще, хотя и не лишена опасностей. На долгое время воцарился хрупкий мир. Стерхи, казалось, прекратили играть со смертью, отреклись от некромантии. Огнеяр погиб в битве с проклятиями на устах. Единственный его отпрыск, не унаследовавший стать и удаль отца, ушел на Ту Сторону рано, успев, однако, породить Лютомира – нынешнего владетеля Стерхов.
Тот пошел в деда. Статный, широкоплечий. Заросший черным волосом, борода заплетена в косы, как и длинные волосы. Лютомир не хотел войны. По крайней мере, в посланиях, которые приносили почтовые птицы.
Ратибор, владетель Лебедей, ему не верил. Он тоже уродился в сильного предка, давшего отпор врагу, был силен и храбр, но войны не хотел. Худой мир лучше доброй ссоры. Сильный с виду, храбрый во время опасности, Ратибор обладал мягким сердцем и хотел сделать все, чтобы избежать кровопролития. И у него был план.
Однако сейчас Ратибору было не до мыслей о войне. Его семью постигло горе. Жена, Белослава, в прошлую ночь потеряла ребенка, первенца. Крошечный трупик вышел с кровью, залившей простыни, узорную широкую лавку, пол. Просторный и светлый терем владетелей Лебедей, убранный, по традиции, в белые цвета, будто потемнел от горя. Кровь замыли, оттерли от белых досок, но до конца смыть следы не удалось. След в душе Белославы же, казалось, не способно стереть даже время. Прекрасное тонкое лицо осунулось, под огромными зелеными глазами залегла синь. Светлые волосы будто разом потеряли густоту и блеск. Белослава лежала в опочивальне, лицом к стене, и не желала видеть никого, даже мужа. Даже кровь с пола она оттирала самостоятельно, отказавшись от помощи челяди.
