Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
© ООО Издательство «Питер», 2021
© Эльжбета Чегарова, 2020
© Дарья Кучнова, иллюстрации, обложка, 2020
© Алексей Исаев, макет, верстка, 2020
⁂
Никите и Климу, разумеется
«Прежде чем разрабатывать сюжеты из чужих жизней, потрудитесь рассказать людям о том, что произошло именно с вами. Вы просто обязаны это сделать. Для этого и сложилась так ваша судьба: чтобы эта история была предана огласке».
Олег Сироткин,
сценарист и преподаватель теории драматургии
Вы когда-нибудь срезали путь к тротуару по траве? Даже если вы принципиально не ходите по газонам, где-нибудь в парках такие протоптанные тропинки уж видели точно. Это стёжки. Так же называются ниточки следов, которые оставляют птицы на снегу или песке. По полю колосистому человек прошел, траву смял – стезю оставил. Если никто за ним не пойдет, зарастет стёжка-дорожка, если потянутся – тропа появится. Стёжка (уменьш. от стега) – направление, проложенный путь, ведущий к основной дороге.
О чем эта книга?
Я люблю рассказывать и не стесняюсь признаться: друзья обожают мои истории. Как-то мы ехали с сыном в Финляндию, и чтобы скрасить долгую дорогу, я предалась семейным воспоминаниям. Клим обладает ценным даром – умением слушать, рассказ его увлек, но с ходу понять и запомнить, кто кому кем приходится, что случилось и кто виноват, не получалось. Он переспрашивал, уточнял, а потом сказал:
– Мама, ты должна все это записать. Напиши книгу.
Я долго вертела в голове эту идею, но не могла ухватить мысль: зачем? Кому могут быть интересны личные истории, какие мотивы могут заставить меня ими делиться?
Потом Артем Дзюба, кумир армии футбольных болельщиков, записал для меня видеопривет (спасибо, Клим!), чем совершенно растрогал и взволновал – я не смогла заснуть до утра. Лежала в каюте круизного лайнера, смотрела на звезды под шум волн и думала: а у меня ведь тоже есть своя спортивная история. Утром записала первый рассказ. После второго выяснилось, что сотни людей ждут продолжения. «Книгу, книгу!» – скандировали мои подписчики, а я все еще не могла нащупать основу, на которую можно нанизать свои рваные воспоминания, придумать, как из отдельных торчащих в памяти фрагментов вышить узор книги.
Шаг за шагом прокладывалась стёжка. Это моя первая книга, она не ради славы или заработка. Писать правду о себе – та еще пытка. Получилась не автобиография, это скорее биографические строки и россыпь фотокарточек – моя попытка показать, как сформировался один дизайнер. Вспомнить, как это было со мной, что помогло, а что мешало найти свою дорогу.
Любой опыт полезен, он учит и обогащает, дает шанс подняться, достать, достичь. Стать счастливым, наконец. Вот что – стать счастливым. Со мной это уже случилось. Я всего лишь хочу поделиться.
Не торопитесь. Книга короткая, потому что я следовала правилам композиции из «Элементов стиля» (Уильям Странк, глава 17): «Ненужные слова опускать».
Это была белая-белая комната. В ней стояли две железные кровати и один табурет. С кроватей свисал белый вязаный подзор, за которым мы прятались. Сквозь дырочки кружева можно было разглядывать щепки в деревянном полу. Тут, под кроватью, было темно, свет из окна проникал в наше убежище через кружевные петельки, занимая мое воображение. Узор менялся – то угасал, то разгорался снова. И все время двигался.
Это было так хорошо, так спокойно: следить за лучиками света, рассматривать нитки, из которых старая бабушка связала полоску. В некоторых местах нитки дергались в стороны и разрывали стройный ряд. Я гладила оборванцев пальчиком, чтобы им не было одиноко.
Мы-то с сестрой здесь вдвоем, это совсем другое дело. Прижимаемся друг к дружке, сильно зажмурив глаза. Я втягиваю голову в плечи и прислушиваюсь к сердцу, которое стучит в ушах. Я думаю только о нем – как оно громко бьется, – чтобы не слышать, как скрипит пол, как шагают черные кирзовые сапоги. Каждый раз, когда сапоги заходят в комнату, я леденею от ужаса и страха. Они ничего не делают плохого, только ходят по полу, останавливаются ненадолго у белого табурета. Потом, постояв, уходят.
Мы немного ждем, пока оцепенение отпустит, и вылезаем из-под кровати, чтобы забрать с табурета еду. Серая алюминиевая миска очень легкая. И не бьется. Мы тащим солдатскую миску в убежище и там едим кашу. Ложку мы не берем.
Наш Васька, который убежал в тайгу в первый же день, как мы сюда приехали, обходится без ложки. Мы теперь тоже умеем. Мама повесила объявление в магазине: «Пропал кот», и мы надеемся, что он еще найдется.
Мы уже три дня тут сидим, под кроватью. Может, Васька вернулся в нашу избушку, а нас с мамой нет.
Хлопнула дверь! Черные сапоги приближаются, останавливаются у белоснежного подзора с дырочками. Я перестала дышать. Солдат наклонился, приподнял ткань, заглянул под кровать. Мы с сестрой вжались в стенку, замерев, чтобы он нас не заметил.
Солдат усмехнулся и задвинул под полог миску с кашей. Сапоги протопали прочь, дверь захлопнулась.
Три дня назад мы праздновали день рождения. Нам исполнилось пять лет. Мы теперь совсем большие.
Подзор – оборка из ткани, окаймляющая низ кровати. В те времена, когда под спальной лавкой хранились сундуки и ларцы, подзор служил не только украшением, но и занавесом, скрывающим этот склад.
Ваську мама принесла с улицы. Тощий, мокрый, рыжий. Пищал около мусорного бака. Бабушка сказала, что у него могут быть блохи и его следует отнести обратно. В ее образцовом доме не должно быть грязных животных. Потом пришел папа и сказал, что кот останется.
Мы обрадовались и принялись приводить Ваську в «человеческий вид». Сначала мы с мамой мыли его в ванне, потом папа держал его на коленях и вылавливал блох пинцетом. Котенок не плакал, напротив, он был очень доволен, что попал в хороший дом.
И вот нам надо ехать. Бабушка сказала: «Кота забирайте с собой!», но мы и не думали его оставлять. Ведь мы едем к папе, а он любит Ваську, и мы все любим, мы семья, должны быть вместе. Так говорила мама и плакала, потому что мы отправлялись на «химию».
Это загадочное слово. Позже, в школе, у нас появился такой скучный предмет, а потом еще мода пришла на химические завивки. Но тогда, когда нам с сестрой было четыре, «химия» означало другое.
Папа работал проводником в поезде. Вообще, он учился в университете на юриста, и когда мы родились, ему только-только исполнился двадцать один год. Маме тоже. Поэтому летом он подрабатывал. На каком-то полустанке, где стоял поезд, местные продавали клюкву. Папа решил заработать и купил несколько ведер, чтобы в Ленинграде сбыть подороже. Кто-то сообщил в органы, и на Финляндском вокзале его уже ждали.