План мог бы не сработать, если бы дома ее ждал котенок. Или щенок. На худой конец, пятнистый геккон в стеклянном шестилитровом террариуме, втиснутом между средними полками книжного шкафа.
Был бы у нее котенок, она бы не посмела. Она бы все время думала, а как он там – без еды, без питья, взаперти. Подохнет, конечно. Но сначала оборётся вусмерть, наплачется. Жалко ей было бы котенка.
Хотя ничего этакого она и не замыслила. Не надо наговаривать на себя. Она просто едет, чтобы посмотреть.
Ее «Жучок-Фольксваген» мерно перемещался по серым улицам серого мегагорода. Мимо серых домов и серых деревьев. Точнее, не серых даже, а такого стального цвета… Да, именно стального и густо запыленного. Только небо, тоже стальное, местами отливало розово-фиолетовыми ляпами – был вечер.
Голос в голове, тихий, хитровато-вкрадчивый, умолк – видимо, довольный. Он убеждал вчера, и накануне, и с утра сегодня: «Зачем тебе туда? Даже и не думай ехать, еще шагнешь».
«А вот и поеду», – ведясь на обычное стремление всему и вся противоречить, приняла решение она.
«Смотри, не вздумай… того… не надо! – притворно встревожился голос. – Взгляни только и сразу домой!»
Но она сделала выбор, и он был разумным: предметно представить последствия шага и отрезвиться. Почувствовать отвращение к виду разбрызганных мозгов на лоснящемся рельсе и неестественно вывернутых конечностей. Она ни за что не сделает этот шаг. Она что – дура?
Она обманывала себя. Она это сделает. Легко и непринужденно. На полном, абсолютном, звонком молчании в голове. И с заливающимся радостью сердцем.
Потому что ей до тошноты мерзко. Давно уже. Мерзко-отвратительно в этой ее вселенной. Холодно. Гадко. Что Людмиле Домбровски тут делать? Нечего. Не с кем. Надоело. В здешних местах ей больше никто не нужен. И главное – тут никому не нужна она. Ты есть никчемный центр собственной реальности, Людмила Домбровски, совсем недавно бывшая Миколиной.
Местечко для поступка было прикинуто подходящее. Как для одного варианта, так и… Все, стоп. Никаких вариантов, понятно? Во-первых, ты не дура, а во‐вторых, если уж собралась обмануть себя, то действуй тоньше. Посему в этом направлении даже не мысли. Иначе вместо легкого шага получится живодерство с неясным итогом.
Людмила выехала за МКАД. Скоро появится нужный ей мост, а точнее – шестиполосная эстакада над железнодорожными путями, огороженная боковинами из бетонных плит, в одной из которых имелся пролом, не заделанный ремонтниками по безалаберности или недосмотру. Дыра была частично скрыта фонарным столбом, торчащим в явно не положенном ему месте и нарушавшим линейно-ровный строй бетонно-трубчатых собратьев.
Да и кому мешает этот пролом? Машина через него не сверзится, дыра-то узкая, полуметра нет в ширину, еще и с высоким порожком. И столб раскорячился и перекрывает прямой доступ к бреши. А пешеходов на этом участке трассы не бывает. Для них даже стоящего тротуара не предусмотрено, узкая бровочка вместо него, оно и правильно. Есть маршрутки и автобусы, милости просим прокатиться. Незачем пятки бить по мосту, тут с километр будет, если не больше.
Она включила правый поворотник, плавно подводя машину ближе к бордюру. Стоянка здесь не положена, только кто запретит, даже если и видит? К тому же она ненадолго.
Забавно, но место было занято. Ее, Людмилино, место. Пристрелянное и облюбованное. Рисовать в воображении ей ничего не придется, имеется шанс увидеть все, так сказать, вживую. Или – «вмертвую»? Как это правильно по-русски?
Девица лет двадцати, тоненькая, чистенькая, вся такая стильно-модная, в серебристой лайковой курточке, надетой поверх джинсового платья-балахона, с сумочкой из кожи «под рептилию» и прижатым к груди бело-розовым, в кружавчиках, кульком – по всему видно, младенцем, – примеривалась выбраться на бетонный скос по ту сторону парапета. Поскольку она все время чем-то и за что-то цеплялась, процесс шел медленно и натужно.
Денежку, что ли, обронила? Достать желает?
Людмила тихонько сдала машину назад и, не захлопывая дверцы, выбралась из-за руля. Остановилась у кромки мазутно-грязевого ручейка, неровной лентой тянущегося вдоль щербатого бордюра. Девица вздрогнула и, скосив взгляд на Людмилу, попытки ускорила.
А одежка-то на девочке что надо. В этом вопросе Люда знала толк, поскольку стиль бохо недавно стал ее излюбленным. Людмиле импонировали блузы-размахайки из тонкого шелковистого льна, просторные бесформенные кардиганы с бортами разной ширины и длины, объемные сарафаны с косым подольным срезом, шарфы-снуды и палантины.
Людкин сегодняшний прикид – старая отцовская кожанка – тоже можно было причислить к образчикам вышеупомянутого стиля. Кожанка была велика Людмиле размеров на пять, потерта в местах сгибов, а из раструбов рукавов не показывались бы даже и кончики пальцев, если бы Люда не подвернула обшлага сантиметров на десять. Под куртку она приспособила абсолютно новую тельняшку, которую ей взбрело в голову купить третьего дня в магазине армейского обмундирования у метро «Партизанская». Ну а джинсы на ней были простые черные, и столь же обыкновенными были кроссовки, изрядно поношенные к тому же. В этом наряде Люда чувствовала себя прекрасно – упоительно горько и восхитительно свободно. Не то что девица, одетая, как на фотосессию для модного журнала. Та, что сейчас пытается обрести свободу иным путем. Помочь? А поможем.
– Тебе детеныш мешает, – спокойно проговорила Люда. – Давай подержу.
И с невозмутимым видом протянула руки в их сторону.
Девица снова взглянула на нежданную доброхотку.
Глаза у нее были… Нет, не пустые были ее глаза. Испуганные. И какие-то замороченные, что ли.
Людмила широко переступила через мазутный поток, не спеша сделала еще один шаг. Приблизившись вплотную, молча отобрала у мамаши мягкий сверток. Та почти не сопротивлялась. Кивнула, проговорила отрешенно-вяло:
– Спасибо. Я тотчас ее у вас заберу… Как только через дыру пролезу… Вы еще ближе подойдите тогда. Чтобы мне все сначала не начинать.
И отвернулась, бочком протискиваясь между неровными краями бреши. Без ребенка ей было сподручнее.
И тогда Людмила проговорила, громко и внятно, обращаясь к узенькой спине:
– Какой замечательный у вас мальчуган! Упитанный такой. Вы просто умничка, что не жалели на него корма.
– Спасибо… – растерянно отозвалась незнакомка и добавила после паузы: – Но это девочка…
– А это даже лучше, – обрадовалась Людмила. – Мальчики более жилистые. Тут мне на два полных ужина хватит. А если с картошечкой жареной и лучком, то и на четыре. И если ни с кем из тусовки не делиться. А вы сигайте, сигайте, мамаша, не тормозите.
