Ирина Машинская - Стороны света
| Название: | Стороны света |
| Автор: | Ирина Машинская |
| Жанр: | Современная русская литература |
| Серии: | Нет данных |
| ISBN: | Нет данных |
| Год: | Не установлен |
О чем книга "Стороны света"
На страницах журнала «Стороны света» публикуются, вне зависимости от течений и школ, современная поэзия, короткая проза, эссе, переводы, интервью и критика. Выпуск No 17 составлен Катей Капович. Редактор и издатель Ирина Машинская. Журнал основан Олегом Вулфом (1954—2011) в 2005 году. ___ / Storony sveta. Literary Journal, #17. Issue Editor: Katia Kapovich. Editor: Irina Mashinski. Founding Editor-in-Chief: Oleg Woolf (1954—2011). New York: StoSvet Press, 2018.
Бесплатно читать онлайн Стороны света
Редактор Ирина Машинская
Редактор Катя Капович
ISBN 978-5-4493-3826-6 (т. 17)
ISBN 978-5-4493-3827-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«СТОРОНЫ СВЕТА»
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ
№17
ОСНОВАТЕЛЬ И ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР
Олег Вулф (1954 – 2011)
РЕДАКТОР
Ирина Машинская
СОСТАВИТЕЛЬ 17-ГО ВЫПУСКА
Катя Капович
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ
Лиля Панн
Слава Полищук
Валерий Хазин
Роберт Чандлер
ОФОРМЛЕНИЕ И ОБЛОЖКА
Сергей Самсонов (1954 – 2015)
КОРРЕКТОР
Наталья Сломова
ТЕХНИЧЕСКАЯ ПОДДЕРЖКА
Хона Гордон
PUBLISHED BY STOSVET PRESS, NEW YORK
http://www.StoSvet.net
©2018, All Rights Reserved
Все права принадлежат авторам
Поэзия-I
«ДОМ СНЕСЛИ, А МЫ ЕЩЕ СТОИМ…»
Евгений Никитин
Сначала я три раза постучал
и подождал, но не было ответа.
Курил себе бессовестно, скучал.
Фонарь потух, и я сидел без света.
Еще немного и пора, пора.
Приду еще, когда я постарею.
Надеюсь, эти фраера
откроют старому еврею.
Я в смерти был не первый человек,
не первый, и не скажешь, что последний,
но видел я лишь оброненный чек
и стул без ножки, что стоял в передней.
***
Свечное пламя мается, дрожит.
Сгорая, мотылек его целует.
Мой друг не пишет – он, как тень, танцует
и на ловца, как зверь, бежит.
Сдвигается зима, ее слепые створки.
Домашний газ свой синий язычок
выпрастывает из конфорки.
Дом позабыл, как умер мотылек.
Забывчивостью – что хотел он показать?
Зачем он книги старые расставил
так нарочито, словно неких правил
он вел – разъятую по комнатам – тетрадь?
Прошли года, а он все делал вид,
что – черствому – не до жильцов покойных.
Но я-то видел, как он был укрыт
огромной пленкой крыльев треугольных.
***
В твоих чертах уже проявился
чужой человек. Ты носишь его на себе —
еле заметный контур поверх твоего лица.
В уголках глаз, где было (ты помнишь?) моё место,
обосновался он – вот след его поцелуя.
Только я вижу разницу.
Иногда он просыпается, начинает ворочаться,
смотрит по сторонам и тогда – выпадает
из тебя, как из колоды джокер. Становится рядом.
Идёшь, о двух головах.
А я никогда не мог
стать тобою хотя бы наполовину.
Во мне сохранился голод неразделённого существа.
Я касался тебя, ничего не понимая.
Жил то там, то сям. Ютился
между костяшками пальцев, спал
в уголках глаз. Не оставлял следов.
***
Скоро женщины, которых я любил,
станут старенькими.
Маленькими сморщенными корнеплодами.
Будут расти в земле, пожирать ее соки.
Оттуда говорить, невнятно и глухо:
«Никитин, принеси сигареты.»
Я пойду за куревом,
красивый молодой мужчина без души.
***
Говоришь, бывает, с другим
про зеленый сад,
про закатный дым.
Между тем ты сам виноват.
Между тем ты сам виноват,
что туда тебя не зовут.
И забвения виноград
на уста тебе не кладут.
Даже звать тебя «Виноват».
И зима прядет
много лет подряд
тонкий, как паутина, лед.
***
Дом снесли, а мы еще стоим.
Я смотрю спокойно на отца
и не знаю, что мне делать с ним.
Всё проговорили до конца.
Боли нет, досада – может быть.
Точку бы поставить и уйти.
Выпить разве – я умею пить.
Вот недавний пост – его прочти.
Нет веранды этой, кухни нет,
но отец все думает, не спит,
видит на веранде силуэт,
слышит, как на кухне пол скрипит.
***
С тех пор, как стал я нелитературный,
обычный человек,
с меня сошел налет культурный,
как жидкий снег.
И если скажут: «Вот у Аронзона…»
Я более не помню Аронзона.
«Есть у Айги…» Я позабыл Айги.
Вокруг меня теперь сплошная Зона.
И здесь никто не парит мне мозги.
Хотя, бывает, встретишь человека,
и молвит благородный муж:
«О, как людей ломает ипотека!»
Но это чушь:
На мне облез, как старые обои,
весь этот слой —
без разочарования, без боли,
само собой.
Настя Запоева
…На мраморах богов мы слезы примечали.
Дмитрий Веневитинов
а произносится: твари – твари
Михаил Айзенберг
свет запутался за шторой
хлорка пахнет нашей школой
люди
то есть мы
несносны
за окном то степь то сосны
запах манки – не остыла
это слёзы? – просто сыро
это страшно? – просто поздно
это больно? – это больно
эта рифма не подходит
свет за шторой кто-то ходит
нет ещё такого слова
просыпаемся и снова
повторенье очищает
голубой вагон качает
сын ошибок но не опыт
переходит не на шёпот
произносит твари-твари
это мы не проходили
просто слёзы примечали
и на мрамор нисходили
выходили на последней
просыпались то в передней
то от качки засыпали
это кончится? – едва ли
***
не наступил понедельник
но затянулась весна
брюхом всплывают пельмени
и закрывают глаза
пятница не наступает
как дотянуть до зимы
если пельмень не всплывает
значит слова не нужны
если глаза закрываешь
сразу темнеет внутри
к этому не привыкаешь
не получилось живи
только бы не умирали
эти пельмени со дна
только б глаза закрывали
не навсегда навсегда
…дорожа временем, потому что дни лукавы.
Послание к Ефесянам 5:16
дни лукавы прочен снег
и разъять его не пробуй
лампа бабочкам ночлег
то есть смерть тепло которой
согревает наскоряк
белой ниткой по живому
режет шьёт ли чёрный как
свет к раненью ножевому
этой жизни этой тьмы
как бы санки у сарая
прислонился до зимы
нет ни ада здесь ни рая
только снега слабый свет
только лампочки обманка
ничего здесь больше нет
а последнего не жалко
видишь санки у стены
слышишь тиканье ночное
ты не дёргайся поспи
нет ни счастья ни покоя
крови глупая возня
да какая к чёрту воля
дни лукавы жизнь одна
освещeние ночное
***
мне тётя Люда по площадке
напоминала рок-звезду
когда у матери десятку
просила мы почти в аду
конфорочным огнём согрелись
кто герычем кто киселём
мы как-то временно живём
а умирать не научились
она пропала навсегда
наверное вернулась к мужу
о жизнь на улице Труда
где Окуджава пел про стужу
***
негромкий голос Аронзона
мне тихо-тихо нашептал
что и промзона и вокзал
отбились в детстве от вагона
а прицепились к виду вниз
из моего окна на кухне
и в общем это парадиз
затерянный среди обувки
сандаликов за два рубля
с копейками малы соседу
и тихо крутится земля
и время движется к обеду
С этой книгой читают
