Сказанье о прекрасной Нежинке1
На землях Цитадели, среди пронизанных солнечным светом лесов, жила когда-то прекрасная Нежинка. Там, где ее легкие ноги касались земли, цвели цветы и выше поднимались травы; ей на руки без страха садились птицы, а дикие звери покорно склоняли перед нею головы. И люди, заслышав ее радостный смех, становились добрей и сердечней. Много славных воинов хотели взять ее в жены, однако Нежинка не спешила сделать выбор, любя весь мир: звон ручьев, шорох колосьев, детские голоса, синеву небес и бескрайнюю белизну зимних снегов.
Но наступили горькие дни – опять война пришла на землю Цитадели. Бряцало оружие, заглушая звон ручьев, кровь вместо дождей питала поля, не зарницы, а зарева пожаров брезжили по ночам на небесах. Враг топтал налитые колосья, и с боем отступало ополчение в крепость. А после смертельной схватки увидала Нежинка раненого воина, в беспамятстве истекавшего кровью, – укрыла его от врагов, перевязала жаркие раны. И ныло доброе девичье сердце от чужой муки, и билось в восхищении мужской храбростью и силой – брошенный жребий настиг прекрасную Нежинку, и не было теперь для нее другой любви, кроме любви к мужчине.
Недолгим было счастье – исцеленный ее добрыми руками, воин снова ушел сражаться. Темными стали ее дни и долгими ночи, но каждый вечер выходила она на дорогу и прислушивалась – не стучат ли копыта его коня? И смотрела вдаль – не покажется ли долгожданный всадник? А когда ночь накрывала землю черным звездным пологом, возвращалась домой и зажигала свечу у окна, чтобы не сбился с пути ее единственный. Давно возвратились домой воины, защищавшие крепость, давно покинул землю коварный враг, а Нежинка все ждала и ждала возлюбленного, живого или мертвого, звала его и заклинала вернуться.
Но вот однажды глухой полночью дунул в дверь недобрый ветер, погасил свечу, и услыхала Нежинка дрожь земли под копытами коня – внял заклятьям ее желанный, примчался на зов, и храпел под ним могучий конь, и поднимался вкруг него ветер, и шумел лес, и месяц ушел в тучи… Без страха встретила любимого Нежинка, обняла его, когда он поднял ее на коня, и не спросила, куда лежит их путь.
Мчались они сквозь черную ночь без дорог, по лугам и дубравам: стелилась трава под ветром, кричали в испуге ночные птицы, и лесные звери уходили с их пути. Стрелой летел могучий конь, одним махом одолевал глубокие овраги, не вяз в болотных топях; и торопил коня всадник-мертвец, прижимая к себе прекрасную Нежинку.
Зардела на восходе тусклая заря, затемь сменила тьму, и в полумгле успокоился ветер, заскулил в отдаленье тоскливо и тихо. Спешился всадник перед разверстой могилой, взял на руки Нежинку и понес на холодное брачное ложе, уготованное им в сырой земле.
Декабрь – январь 272 от н.э.с.
Один человек, именем Черно́й, был такой славный воин, что не имел равных ни в силе, ни в храбрости, ни в воинском искусстве. И совершал он подвиг за подвигом во имя Добра, и не помышлял о женитьбе, тогда как девы с восхищением смотрели на него.
«Об искушении Злом в любви»2
Осада Цитадели затянулась до Долгих ночей, и понятно было, что вот-вот первый легат даст приказ отойти: Черная крепость неприступна, богатые окрестные земли разграблены, того и гляди ударят лютые морозы. Но приказа все не было и не было, ополчение начинало роптать, гвардейцы маялись от безделья, и только наемники помалкивали и подсчитывали золотые лоты, что получат за этот бесславный поход.
И Черно́й тоже помалкивал: конечно, лучше мерзнуть и голодать в лагере в тысяче локтей от крепостных стен, чем под градом стрел лезть на эти стены, но… не для того он пришел на эту войну, чтобы заработать десяток золотых лотов. Он надеялся, что Черная крепость падет, и тогда ему хватит золота, чтобы сколотить свой легион. Непобедимый. А это независимость, слава и богатство. Его имя уже хорошо знают и в Дерте, и в Рухе, и в Хстове, и будь у него свой легион, он не останется без дела. Черной все время думал, что годы уходят, а он двигается вперед слишком медленно. Ему уже двадцать пять, время течет сквозь пальцы, и никто не знает, сколько ему отмерено, какой бой станет для него последним…
Сумерки накрыли крепостные стены, Черной выставил дозорных и вернулся к костру.
– Капитан, раз жрать нечего, может, хлебным вином погреемся? – спросил веселый молодой капрал.
Черной покачал головой, угрюмо глядя на огонь. Еще один бесконечный вечер, унылый, как эти сумерки, – игра в зерна надоела до тошноты, все байки давно рассказаны, шататься по лагерю нет смысла, рассвет наступит не скоро – а впрочем, с рассветом ничего не изменится.
Когда небо на западе почернело окончательно, к костру явился десяток пьяных гогочущих гвардейцев, надеясь подначками и глупыми шутками вывести наемников из себя, и люди Черного смотрели на них с завистью, готовые вскочить с мест и намять наглецам бока, – хоть какое-то, а развлечение.
– Сидеть, – тихо и коротко рыкнул Черной, не поднимая головы.
Никому не пришло в голову ослушаться, и гвардейцы, поглумившись еще немного, отвалили.
– А что, от кабанчика ничего не осталось? – спросил он как ни в чем не бывало, чувствуя недовольные, а то и угрожающие взгляды со всех сторон.
– Вспомнила бабка, как девкой была! – Веселый капрал хлопнул себя по коленке. – Три дня кабанчика ели, чего от него останется? Пора нового добывать.
Черной обвел взглядом сидевших у костра – лица были кислые и злые. Вылазка за пропитанием лучше, чем драка с гвардейцами. Правда, ближайшие деревеньки давно опустели, ничего, кроме репы, там не осталось, но где-нибудь в трех-четырех лигах на восток стоило поискать неразграбленные поселения. Земли Цитадели богаты, сделка со Злом – выгодное предприятие. Черному было все равно, праведна война или неправедна, он бы с тем же успехом воевал на стороне Цитадели, если бы Черная крепость нуждалась в наемниках. И безропотно жрал бы репу с сухарями, если бы получил приказ неотлучно торчать в лагере. Но отбирать неправедно нажитое добро гораздо приятней, чем любое другое, и чувствовать себя при этом защитником Добра удобней и проще.
– Завтра пораньше утречком и пойдем. За кабанчиком.
Черной верно выбрал направление: вдоль широкой дороги кабанчиков забрали без них, а потому он велел свернуть на дорожку в санный след шириной, что уходила в лес. Опять же, в большом поселении можно было нарваться на отпор – на землях Цитадели последний пахарь обращался с топором не многим хуже наемника и всяко лучше гвардейца, а Черной взял с собой лишь полтора десятка ребят: не снимать же с места всю бригаду?
Луна клонилась к лесу, близился поздний рассвет, когда с дорожки потянуло еле слышным запахом жилья: дыма, хлева, ржаных пирогов, тухлой капусты и козьего сыра – Черной, как волк, обладал хорошим нюхом, и это не раз спасало ему жизнь.
