За день до отлёта Фён чувствовала себя так, словно покидает Литию навсегда.
Опыта у неё не было никакого – пару сотен часов в симуляторе и несколько выходов на орбиту, где в команде других выпускников она по протоколу, как робот, отрабатывала дежурные действия при различных авариях. Код «красный, два нуля один», код «красный, два нуля два» – и далее по списку. Сирену врубали на полную, от аварийных огней слезились глаза, да и гравитационные катушки могли отключить для пущей правдоподобности, из-за чего учения превращались в возню слепых котят.
Курсанты шутили, что орбитальную станцию нашли вместе с парочкой учителей на ближайшей свалке, и гравитация там отрубается сама по себе, без всякой учебной тревоги.
Как бы то ни было, двое знакомых Фён так крепко столкнулись лбами во время последнего учения, что их отправили с сотрясением мозга в лазарет, а капитан заявил на разборе, что выпуск Фён – худший в учебке со времён Переселения. Быть первыми с конца не слишком обнадёживало, и Фён уже морально готовилась к тому, что её сошлют на какую-нибудь тухлую штабную работу, подальше от глаз, – но потом ей вдруг сообщили, что она включена в судовой экипаж крейсера «Рокотовский», вылет которого назначен уже через неделю.
Экипаж.
Это звучало так неправдоподобно, как будто речь шла о ком-то другом. Ещё пару дней назад Фён была «жалкой дурой» с «растущими, сама знаешь, откуда, руками» – и никакие оценки по курсам не могли её спасти, – а теперь она приписана к «Рокотовскому», не к рухляди, которую нашли на помойке, а к настоящему боевому крейсеру, сошедшему с верфи всего несколько лет назад.
Видимо, людей отчаянно не хватало.
Изначально они должны были лететь к Орей-3 – третьей открытой планете в системе. Первой была Лития, второй – терраформированный Бакар, превратившийся со временем в чудовищную агломерацию, гигантский многоуровневый город без единого клочка живой земли. Орей, замёрзшая глыба из аммиака и метанового льда, так и остался непригодным для жизни, не заслужив даже внятного названия – о нём наверняка бы давно забыли, если бы не единственное месторождение Азма-12. В учебке ходили слухи, что из-за Орея скоро разгорится первая после Переселения полномасштабная война. Лития и Бакар за сотни лет так и не смогли поделить одну мёртвую ледяную планету, а большинство кораблей летали на азме.
Фён разволновалась, как будто её собирались послать на передовую – не исключено, впрочем, что так бы в итоге и оказалось, – однако за два дня до вылета приказ (удивительное дело!) отменили, и «Рокотовский» с тем же экипажем направлялся уже на другую планету, Черну, к орбитальным колониям.
Объяснять, разумеется, ничего не собирались. Новая миссия казалась гораздо безобиднее прежней, – что может произойти на границе сектора, у мирных колоний? – и у Фён даже появилась тусклая надежда, что обратно её не пришлют в металлическом ящике. Впрочем, Милорад, её приятель с курса, которого тоже перевели на «Рокотовского», испугался Черны куда больше напророченных боёв на орбите Орея.
– Да ты чего? – Он вытаращился на Фён, как во время игры в гляделки, но тут же сам зажмурился и замотал головой. – Думаешь, нас зачем туда посылают?
Они сидели в пивнушке при кампусе, где по вечерам то ли создавали романтическую атмосферу, то ли экономили электричество, и приглушенное мерцание мутных потолочных ламп напоминало освещение в кораблях дальнего следования.
– Руководство наше, очигледно, не хочет, чтобы мы чего-то думали да выдумывали, – пожала плечами Фён. – Хотели бы – сказали. Наверняка какая-нибудь проверка.
– Ох! – вздохнул Милорад.
Им принесли по кружке пенного «ветельского», он схватил свою обеими руками и приложился так жадно, словно изнывал от жажды. Или был уверен, что это последнее пиво в его жизни.
– А чего? – спросила Фён. – На Орее было бы лучше?
– «Рокотовский» – малый крейсер, – с важным видом произнёс Милорад, вытирая губы ладонью. – На его ударную мощь никто особо не рассчитывает. Будет в группе поддержки стоять. Да и до Орея волна ещё нескоро докатится.
– А на Черне – что?
– Чёрт знает что на Черне! – Кружка «ветельского» драматично ударила по столу. – Туда эти пожити так зачастили, что в их дутую независимость только идиоты верят. Глядишь, скоро к Бакару присоединятся. Слышал я, – Милорад перегнулся через столик и заговорил тише, хотя никто не обращал на них внимания, – что там испытания нового двигателя проводят. Мне отец говорил, он-то знает.
Отец у Милорада был кем-то из военных чинов – не слишком высокопоставленный, но наверняка осведомлённый лучше вчерашних курсантов.
– Новый двигатель? – спросила Фён. – Это который не на азме летает? Да таких целый зоопарк!
– Нет, не в этом дело. Новый двигатель, который может за секунду перемещать корабль в пространстве.
Милорад щёлкнул пальцами, и проходящая мимо официантка вопросительно повернула к нему голову, решив, что он хочет заказать ещё пива.
– За секунду – в любую точку? – недоверчиво качнула головой Фён.
– Именно! Прямо как устройство мгновенной связи.
– Несмысля какая-то. Но даже если и так, то что?
– А ты подумай! – Милорад отпил из кружки. – Как мы с ними воевать будем, если у них окажется такая технология?
В пивнушке собралось столько курсантов – вчерашних и нынешних, – как будто все хором решили залиться пенным напоследок. Заканчивался последний день весны, через несколько часов начиналось лето.
Фён от пива клонило в сон.
– Думаешь, правда будет война? – тихо спросила она.
– Война уже идёт, – ответил Милорад, – просто мы этого не видим.
* * *
Накануне отлёта Фён прогулялась по Аллее Памяти рядом с космодромом, где среди скрюченных деревьев, умирающих от белого лишая, стояли высокие чёрные глыбы – монументы погибшим выпускникам. Она хотела поехать к реке, но с территории её не выпустили – начальство, видимо, сообразило, что у курсантов могут не выдержать нервы. Тогда Фён решила, что всю ночь не ляжет спать, насладится последними часами на Литии, посмотрит закат, встретит зарю – но после наступления сумерек всё же ненадолго прилегла, не расстилая кровать, да так и проспала до самого рассвета.
Ей снилась Черна – планета, которую человеческий глаз не в силах различить без специальных приборов, потому что её поверхность поглощает солнечный свет. Фён во сне заходила на орбиту Черны, но видела всё так, словно подключилась к корабельному вирту или сама стала кораблём. Она падала в идеальную темноту, планета притягивала её, как чёрная дыра, и Фён, точно под гипнозом, не могла сопротивляться.
События следующего утра прошли для неё, как во сне.
Она долго не могла избавиться от липкого ужаса после ночного кошмара. Всё вокруг было нереальным, как неумелая театральная постановка – вот сейчас разгорится над горизонтом набирающее силу солнце, и тут же потускнеют бутафорские коробки гарнизонных строений, стоящие рядом с Фён курсанты превратятся в плоские аппликации из картона и повалятся на дорогу, когда их толкнёт нетерпеливый ветер, а взлетающие над головой корабли окажутся лишь причудливой игрой света и тени. Реальна была только Черна – совершенная темнота.
