Патологоанатом Григорий стянул со звонким и смачным звуком резиновые перчатки, кивнул на раскрытый труп:
– Ладно, я пошел. Ты давай, зашивай девчулю и красоту наводи.
Санитар Руслан оставался в ночную смену, так что у него была вся ночь впереди, чтобы подготовить тело к приезду родственников на следующий день.
«Девчуле» Марине, расположившейся на секционном столе, было несколько за пятьдесят. Вообще-то тел было два – по соседству лежала ее сестра Алина. И патологоанатом, и санитар видели этаких клиентов в морге впервые – женщины были сиамскими близнецами. Срослись они в районе грудной клетки, и Руслан уже знал их историю: когда-то в далекой юности врачи планировали им операцию, но, в конце концов, отказались от такой идеи. Сердце у девчушек по сути было одно на двоих и располагалось в груди Марины, и именно оно качало кровь для обеих. У Алины же в грудной клетке судорожно сокращался какой-то сосудистый комок, но его одного было недостаточно, чтобы жить. Рыжий веселый веснушчатый патолог Григорий рассказал санитару морга, что умерли сестренки не сразу, первой скончалась от инсульта Алина. Марина же вообще не поняла, что происходит, и когда звонила тетке, которая за ними присматривала, просто сказала, что «Алинка что-то постоянно спит». Тетка тоже не особо встревожилась, а когда пришла к племянницам, было уже поздно – организм сестры основательно накачал тело Марины ядами от распада тканей. Впрочем, как сказал Григорий, ее все равно бы не спасли, такая операция требовала многих дней подготовки и планирования, а там счет шел на часы и даже на минуты. Марина умерла в больнице, умерла страшно, в тяжелейшей агонии, и врачи почти ничего не могли сделать. Руслан попытался представить, что чувствовала Марина, соединенная, как каторжник цепью, с сестрой, как бомбой замедленного действия, и содрогнулся.
Санитар достал канюли для введения формалина и канистру с этим самым формалином. Запах химии въелся в волосы санитара, слизистую носа и глотки, и теперь он почти его не замечал. Он сделал надрез на бедре Марины, вставил канюлю и принялся закачивать раствор. Руслан работал медленно, педантично, с удовольствием. Если бы несколько лет назад ему сказали, какой работой он будет заниматься, он бы с отвращением возмутился. А сейчас – ничего. Ни брезгливости, ни страха перед усопшими Руслан не испытывал. Скорее, несколько мрачное, торжественное и молчаливое уважение. Ему казалось, что в их глухой неподвижности, восковой белизне лиц есть какое-то понимание, будто в последний миг они осознали и постигли окончательную истину.
Тренькнул телефон, и Руслан скосил на дисплей глаза – сообщение от Даши. Снимать перчатки не хотелось, и он ткнул по экрану носом. Даша написала, что накормила Гумберта, Русланову черепашку, полила цветы и наварила борща. Санитар поморщился: девушка пыталась укорениться в его жизни, врасти в повседневность. И это Руслану не нравилось. Даша была легкая, ненапряжная, и поначалу он не боялся ни интимной близости с ней, ни задушевных разговоров. После короткого сопряжения на диване она пила кофе, чмокала его в нос и уходила. Не пыталась остаться на ночь и не надевала его майку. Но именно это и оказалось опасным – он слишком быстро привык к ней, быстрее, чем к остальным. А он не хотел ни к кому привязываться и никого привязывать к себе. Поэтому завел бессловесную черепаху, а не умилительного кота или собаку, поэтому ни на что не претендующая Даша казалась ему отличным вариантом. Хватит с него.
Руслан вынул канюлю, закончив закачивать раствор, снял с трупа маску с формалином. Придирчиво осмотрел лицо, хмыкнул – ну, в целом ничего. Руслан склеил трупу веки, после принялся зашивать рот.
Даше он так ничего и не ответил.
Утром, потягиваясь от неудобного сна на узкой больничной тахте, с чувством разбитости и нечистоты он вышел на больничный двор и направился к своей Хонде на парковке. Услышал сзади стук каблучков, и тут же на него пахнуло резкими сладкими духами – будто в кондитерскую вошел.
– Руслан… ну послушай!
Он обернулся и увидел долговязую худую девушку в темном. Глаза густо подведены, ресницы будто гуталином намазаны, губы – в черной помаде. «И зачем она так ужасно красится, симпатичная ведь девчонка», в очередной раз подумал Руслан.
– Да подожди..! – девушка схватила его за рукав куртки.
– Настасья! Отвяжись ты христаради! – санитар мученически закатил глаза.
– Я хорошо заплачу!
– Это подсудное дело, я с такой фигней связываться не буду!
Анастасия несколько месяцев назад подловила его около морга и, назвавшись ведьмой, предожила добыть для нее некоторые пустяки – ногти умерших, их волосы и мелкие предметы одежды. Платила она за всю эту ерунду неплохо, и Руслан, не веривший ни в какую паранормальщину, исправно снабжал ее материалами для ритуалов. Но несколько дней назад она попросила достать ей плод, если к нему в руки попадет беременная женщина. И тут уже санитар наотрез отказался.
– Во-первых, это могут легко обнаружить, а во-вторых…
– Что во вторых..? – подозрительно спросила Анастасия.
– А во-вторых, это кощунство.
– Вот уж не знала, что ты такой трепетный, – ядовито отозвалась девчонка.
– Я не трепетный, просто я отношусь к ним… с уважением. Люди должны уходить достойно.
Анастасия тогда ушла, не солоно хлебавши, но попыток уговорить несгибаемого санитара не оставляла.
Руслан тренькнул брелоком, сел в машину и через стекло снова сказал Анастастии «нет», сопроводив слова энергичным жестом. Ведьма проводила его злым взглядом из-за суженных век.
Около подъезда его дома сидел со своей старой овчаркой Коля – его сосед, курил, стряхивая пепел в бумажный кулек. Старик был крайне аккуратен. Когда-то у Николая была семья – жена и дочь-студентка, была размеренная налаженная жизнь с поездками на дачу в выходные, ремонт старого жигуленка в гаражах, посиделки в бане с мужиками. Все рухнуло в тот момент, когда дочери поставили страшный диагноз, и сгорела она что-то особенно быстро – за полгода. Она успела купить щенка овчарки и подарить отцу, чтобы было чем заполнить пустоту после ее смерти. Дочь была поздним ребенком и оттого особенно, отчаянно любимым. Жена Коли ненадолго пережила ее, но старик терпел удары судьбы, только седина стремительно прибавлялась, да спину все гнула и гнула сутулость. Сантану, свою овчарку, он любил без памяти и скорее себе бы отказал в еде, чем от очередного похода к ветеринару. Сантана тоже уже была очень старой; положив крупную седую голову старику на колени, она скосила глаза на Руслана, задвигав бугорками бровей.
– Тут от тебя дивчина выходила, – сказал Коля. – Рыжая.
Руслан кивнул – да, мол, в курсе.
