— Я хочу купить мужчину, которого привезли
сегодня.
Сказав это, я глубоко покраснела и зажмурилась. В
моей голове фраза звучала лучше. Жестче. Властнее.
Подразумевалось, что я приказываю. Но получилась
жалкая просьба.
Вдох-выдох.
Управляющий откинулся на стуле, покачался на
ножках взад-вперед. Седовласый, бородатый, он напоминал мне
старичка-церковника, только вот глаза его горели алчным огнем.
— Номер триста четыре? Сдался он вам? — мягко
спросил, перебирая бумаги на людей, которые недавно поступили в Дом скорби. —
Найдите себе кого-нибудь другого. Рынки переполнены рабами на любой вкус.
Не нужно меня отговаривать.
Я всё для себя решила.
Сцепила ладони в замок. Уставилась на свои ногти
и повторила громче:
— Я хочу купить конкретного мужчину. Назовите
цену.
Откуда управляющему знать, сколько связывает меня
с тем человеком? Что встретились мы в заброшенных шахтах. Что мужчина этот
пытался меня убить, но после спас, пожертвовав собою.
Зато я знала.
И когда после лечебницы его за ненадобностью
отправили в Дом скорби, я со всей четкостью осознала: надо что-то делать.
Срочно.
Оттуда никто не возвращается.
Я не могла позволить, чтобы его выслали на
рудники или уморили голодом на каторжных работах.
— Вы выбираете человека с темным прошлым.
Человека, который не поддается дрессировке. Он опасен. Вы видели его шрамы?
Понимаете, что они означают?
— Понимаю, — ответила хрипло. — Меня это не
волнует. Мне нужен личный страж, и нет кандидатуры лучше, чем… номер триста
четыре.
— Любопытно. Вы небогаты. — Управляющий мазнул
взглядом по моему брючному костюму, по стянутым в хвост волосам, по отсутствию
макияжа. — Что вы можете мне предложить? Этот мужчина силен, из него можно
сделать достойного рабочего. В Доме скорби пригодился бы такой экземпляр. Как
вы знаете, у нас не принято перепродавать людей.
Ха, как быстро он переиграл свою позицию. От «да
сдался он тебе» до «вообще-то нам самим нужен».
Понятно, набивает цену, пытается содрать побольше
с дурехи, которая захотела купить человека будто какую-то вещь.
Будь спокойна. Всё получится.
— Скажите, что хотите взамен, и я расшибусь в
лепешку, но выплачу нужную сумму до монеты.
— Выплатите, значит… — проговорил задумчиво. —
Допустим, я согласен обменять раба на вот это.
Управляющий указал на вырез моей рубашки.
***
Я вышла из кабинета и тронула пальцами шею.
Передернулась. Глаза наполнились влагой — без моего на то желания. В носу
предательски защипало.
Терпи.
Ты же не мелкая плакса, ты же сильная.
Ты знала, на что шла.
Управляющий вышел следом, насвистывая и улыбаясь
мне так открыто, будто мы были лучшими друзьями.
— Пройдемте, мисс Трозз, — он поманил за собой.
Мы двигались по узким коридорам. Я старалась идти
прямо. Не горбиться. Не морщить лоб. Быть настоящей леди. Вышли на улицу, и
осенний ветер мазнул по лицу, утирая слезы.
— Подождите меня тут, — сказал управляющий перед
бараком, что вытянулся длинной змеей по неухоженной территории Дома скорби. За
внешней оболочкой, за каменными стенами и коврами — пусть истертыми —
скрывались вот такие дома. Деревянные, сколоченные наспех. Шаткие.
Где вынуждены были существовать люди, у которых
не осталось надежды на спасение.
Дома скорби строили, дабы приютить «всех
обездоленных», как говорили церковники. Бродягам рассказывали о том, как много
здесь еды и как мало работы.
Многие соглашались.
Так они подписывали вечный договор, после
которого теряли свободу. Их тела и души, все они целиком, отныне принадлежали
Домам.
— Я приведу ваше приобретение. — Управляющий
попытался протиснуться в дверь, но я выставила ногу и зашла следом.
Передо мной предстало жуткое зрелище. Здесь не
было даже лежанок. Накиданное поверх гнилого пола тряпье смердело. Под потолком
вились мухи.
Люди лежали разве что не кучей, грелись друг о
друга изнеможенными телами. Женщины и мужчины, старики и подростки. Все они
ютились в ограниченном пространстве, в грязи.
«Как можно терпеть подобную несправедливость?» —
промелькнула мысль, полная ужаса.
Но затем я увидела его. Того, за кем
пришла этим утром. Того, о ком думала все прошлые ночи, мучимая кошмарами. Он
сидел в углу, словно отдельно от всего мира. Прямой, точно проглотивший прут.
Хмурый. Сведенные брови и поджатые губы. Глаза, в которых нет ни единой эмоции.
Пустота. Темная бездна, полная демонов.
Железный ошейник, сдавливающий шею, казался
огромным.
— Триста четвертый! — громогласно прокричал
управляющий. — Тебе повезло, тебя выкупила добрая девушка. Теперь у тебя есть хозяйка!
Мужчина вскинул голову. Медленно, словно не веря
своим ушам, взглянул на своё запястье. Его бровь удивленно выгнулась, но затем
он разглядел меня за спиной управляющего и поднялся на ноги. Безо всякой
уверенности. С сомнением, которое читалось на его лице.
Мы молчали. Пока шли по двору, пока за нами
закрывались ворота. Пока шагали по мостовой, никуда конкретно не направляясь.
Я не знала, что ему сказать.
«Да, я спасла тебя».
«Не нужно благодарности».
«Так вышло, не злись».
Эти фразы крутились в голове, но казались
незначительными и глупыми. Во рту пересохло. Мужчина, идущий так близко, что я
могла при желании «случайно» коснуться его рукой, молчал. Но это молчание было
оглушительно громким. Осуждающим.
Ему жала короткая рубашка грязно-серого цвета,
выданная в Доме скорби, и он раздраженно оттягивал тугой воротник. Осматривался
по сторонам с плохо скрытой опаской. Не спешил начать разговор. Я видела, что
на его запястье выжгли порядковый номер, и кожа вздулась сплошным ожогом.
Должно быть, это безумно больно.
Я не успела прийти раньше…
Внезапно мой спутник остановился. Застыл, точно
наткнулся на невидимую стену. Он ничего не сказал, но посмотрел на меня так,
будто ударил наотмашь.
Холодно. Раздраженно.
В его взгляде читалось: «Я никогда не подчинюсь
тебе, девчонка».
Кажется, мне достался самый непокорный на свете
личный страж.
