Лес шумит – о плохом говорит.
Прабабкины слова прочно засели в голове. Хотя, казалось бы, столько лет прошло. Анна попыталась вспомнить, когда она последний раз приезжала в деревню. Двадцать лет назад? Двадцать пять? Она и лица-то прабабушкина не помнит. А голос – вполне. Интонацию, фразы, обрывки сказок на ночь, колыбельные. Вот и сейчас девушка лежала на кровати с задранными ногами, слушала лес, а в голове шептало: «Лес шумит – о плохом говорит. Не ходь туда, доченька. Не просто ветер то, нечисть шалит всякая. Древний лес-то, когда мой дед сюды ребёнком переехал, ужо древний был. В дому поиграй, я ограду-то запру, от лиха подальше».
Анна рассмеялась, и голова разболелась ещё сильнее.
Эта поездка её окончательно вымотала. Четыре часа езды по не самым лучшим дорогам на дешёвом китайце – такое себе развлечение. Ноги отекли, шея со спиной задеревенели. Она бы и не поехала, если б баба Маша не померла две недели назад. Сто семь лет – прямо долгожительница, и до последнего сама себя обслуживала. Всем бы так.
Хотя…
Дети прабабки умерли раньше неё. Единственный внук, отец Анны, несколько раз порывался перевезти Марию Николаевну в город, но каждый раз встречал яростный отпор. В итоге махнул рукой. Хочет жить в глуши без медицины и нормальной связи – пущай живёт.
Последние два года с прабабкой почти не общались. Деревня медленно, но верно вымирала. Да, рядом лес и воздух свежайший. Только с транспортной доступностью проблемы, и никакой инфраструктуры рядом. Случись что – скорая будет часа полтора добираться. О школах и рабочих местах говорить не приходится. Один магазинчик да церквушка на двадцать домов, и на том спасибо. Молодёжь разъезжалась, старики доживали своё и оставляли пустующие избы. Грустно, короче.
А ведя Аня любила эти места. Здесь ночью можно смотреть на звёзды, а в воздухе сплетаются ароматы хвои, трав, солнца и ягод. Как в хорошем парфюме.
Жаль, родители перестали её пускать к баб Маше из-за россказней последней. Суеверная прабабка была. То в октябре в лес погулять не пустит: лешие, мол, сегодня хулиганят. То за ту берёзу заходить запретит: там уже настоящий лес, Ауки резвятся, заманивают. То нельзя в полдень и в полночь из дому выходить: Полудница аль Полуночница погубит. То вот: лес шумит…
А что с бабки взять? Сама дремучая была, четыре класса образования. Неужто сказками ребёнку психику испортила бы? Вряд ли. Просто мама Анны, видимо, Марию Николаевну недолюбливала.
Жаль.
Прабабка Анечку обожала. С утра потчевала земляникой со сливками, блинами или свежевыпеченным хлебом со сметанкой. Не той, что сейчас в магазинах: в настоящей сметане ложка стоит, а по консистенции она почти как сливочное масло. И не было никаких аллергий на лактозу.
А вечером Мария Николаевна топила баню. Мыла длинные Анькины волосы душистыми отварами трав, расчёсывала и пела. Голос у прабабки был низким, грудным, могучим, а песни – старинными, истории рассказывающими. Нигде больше женщина их не слыхивала. Надо было записать тексты, был бы материал для изучающих быт и фольклор.
Кстати, о бане.
Может, старое вспомнить? Дров – целая поленница, таз – в углу, трав можно с огорода нарвать. Раз уж приехала. А потом прибраться немного. Скоро уже стемнеет, правда. Но ничего: сегодня электричество есть, только сотовый опять не ловит.
Из-за отсутствия связи не получилось последнюю волю прабабушки выполнить. Больше десяти дней селение было без связи и света. Очередная авария. Так что до родственников почившей соседи не смогли дозвониться. Похоронили сами на местном кладбище, даже без освидетельствования и оформления. Уже после все вопросы решали, пришлось в полицейский участок немного денег занести да гостинцы из города, чтоб могилу не трогали. Неприятно, но самое плохое не это.
Мария Николаевна уже полгода как умоляла её кремировать.
Просто с ума сошла: при каждом появлении связи звонила и просила в землю не зарывать. А то Наташку вон, недавно зарыли, покойницу. При чём тут Наташка, спившаяся внучка одной из прабабушкиных подруг, Анна так и не поняла. Пыталась выяснить, но в ответ какая-то бессмыслица про второй ряд зубов при рождении, молодость на кладбище, упырей да осквернение могилы.
Старость не радость. И спасения от деменции, к сожалению, нет. Даже Стэтхема болезнь не пощадила. А уж он-то насколько моложе, и мозг тренировал постоянно.
Анна помотала головой, стараясь отогнать от себя мысли тёмные да чувство вины. Ну не вырывать же прабабку из могилы теперь, прости господи! И так дел невпроворот: перебрать вещи и попытаться как-то избавиться от дома. Хоть бесплатно переписать. Жалко ведь: строили на века, удобства потом внутри сделали, баня с колодцем, опять же, есть. Вдруг найдётся какой дауншифтер и будет приезжать отдохнуть душой. Потому что семье изба не нужна. Не наездишься, и придёт дом, в котором жило три поколения, в упадок.
Бабушка, прости.
Баня, по ходу, почти растопилась. Женщина поставила нагреваться воду в кастрюльки, в одну бросила листья чёрной смородины, душицы и малины для аромата, во вторую – крапиву с календулой для волос.
Эх. Как же здесь всё-таки хорошо.
Шум листвы, тёплый ветер, темнота. В городе никогда не бывает по-настоящему темно или тихо. Транспорт, баннеры, люди, коммунальные службы, соседи. Был бы здесь нормальный Интернет, можно было б приезжать на лето в дом и работать на удалёнке. Благо, профессия дизайнера позволяет.
Вода закипела. Анна пошла в баню, осторожно ступая по траве. Лес, кстати, перестал шуметь: ветер стих и стало душно. Гроза, что ли, собирается. Хоть бы дороги не размыло, а то заглохнешь где-нибудь и эвакуатор без сотовой связи не вызовешь. Конечно, может чудо случится и в этот раз операторы наладят её побыстрее. Вон, электричество-то работает. Эх.
Баня прекрасна. Пар, запах дерева. Расслабление.
Женщина не торопилась. Попариться – походить по траве – снова внутрь. Сто лет так не мылась. Может и кожа отчистится – на косметологе сэкономит. Анна начала растирать грубой тряпкой лицо, плечи, шею, грудь. Грязь вместе с ороговевшей кожей скатывалась в шарики. Кайф.
Захотелось спать. Женщина вышла из бани как была, голышом. И замерла.
В дверь её дома кто-то стучал. Калитка, что ли, была открыта?
Меньше всего Анне хотелось, чтобы завтра её нагое тело обсуждала вся деревня. И так еле выпроводила делегацию из соболезнующих старух. Будто можно серьёзно оплакивать человека, чей возраст перевалил за сто. Любопытно им было на правнучку поглазеть да кости перемыть. Деревня.
Аня не шевелилась. Хоть бы её не заметили. Наконец, посетитель, точнее посетительница, теперь, когда глаза женщины привыкли к темноте, она явно могла разглядеть светлое платье, пошла прочь. Странно, гостья не была похожа на бабку, только что немного прихрамывала, подволакивала левую ногу. А ещё будто светилась. Анна моргнула: видимо от долгого парения в глазах мерцало.
