Он бежал за санями. Снег был глубоким и рыхлым. Снег не давал набрать скорость, и ему никак не удавалось зацепиться руками за заднюю скобу, удерживающую солому. Лошади притормаживали на поворотах, и он почти настигал свою цель, но сани елозили в разбитой колее, и в тот момент, когда его ботинки наконец оказывались на концах подкованных железом деревянных полозьев, сани, вильнув, резко сотрясались, сбрасывая его на дорогу. Приходилось начинать все сначала. Снег не пускал его, удерживая в своей все увеличивающейся глубине. Пара рыжих битюгов уносила повозку, и ему так и не удалось дотянуться до стога, а он хотел прокатиться, как местная ребятня шутила, «от калитки до ворот», и вытащить пару соломинок, чтобы пускать через них мыльные пузыри, а еще через них можно медленно пить воду. Но вот же снег, белый, сахаристый, не запачканный конным пробегом. Зачем соломка? Можно ведь просто набрать в руку этого холодного сахара и есть его, охлаждая горячее горло.
Борис застонал, и Жозетт смочила его губы влажным тампоном. Ему было хорошо в бессознании, в этих детских воспоминаниях, ничем не перемешанных, как это бывает наяву. Ты стараешься вспомнить о чем-то из прошлого, но настоящее мешает, никуда не исчезая, и оказаться в этом прошлом – чистом, без примесей сегодняшнего мира – не получается.
Борис Залесский – в коме, ему 84 года. Два дня назад он упал с винтовой лестницы в своих апартаментах в Жуан-ле-Пен. Он слышит, как суетится Жозетт, чувствует лавандовый запах простыней и их шероховатость. Иногда, когда он выплывает ближе к поверхности, становятся осязаемыми боль сломанных ребер и трудное дыхание задетых легких.
Но окружающие его люди – медперсонал, жена, появившиеся накануне сыновья – этих его приближений к реальности не замечают, только на мониторе пациента иногда выстрелит пиком какая-нибудь синусоида.
Борис понимал, что на этот раз ему не выкрутиться. Смерть не однажды приближалась к нему, как он шутил, на интимное расстояние, но роман закрутился только теперь.
Его радовала появившаяся, пусть и при столь трагических обстоятельствах, возможность проваливаться в прошлое, в сладкий сироп детства, и он отпускал себя в это плавание, в глубину, не подверженную суете.
Отец брал его на руки. Он был большим, широкоплечим, с густой черной шевелюрой и аккуратной бородкой. От него пахло табаком, одеколоном, сыромятной кожей лошадиной упряжи и смолистым сосновым духом. Он был известным и уважаемым торговцем лесом. Иногда в его нагрудном кармане к восторгу мальчика обнаруживался клад – шоколадная конфета. Но такое случалось нечасто. Отец много работал и редко находил время для общения с детьми: кроме Бориса, в семье было еще четверо, все девочки и все были старше его.
Как-то перед сном он обратился к Мириям, 15-летней, уже взрослой старшей сестре, маминой главной помощнице.
Она зашла поцеловать его и пожелать добрых сновидений, но присела на постель, услышав его вопрос:
– Почему я не могу получить такую конфету, которая бывает в папином кармане, всегда, когда хочу?
– А что еще ты хочешь получить по первому твоему желанию?
И пятилетний мальчик перечислил целый список предметов, совершенно ему необходимых для полноценной жизни. Там было увеличительное стекло, юла, деревянная конка с выточенными тремя лошадьми, как у Максика, лук со стрелами из игрушечного магазина, трехколесный велосипед, стеклянные голубые шарики и собака.
– А что ты сам можешь сделать, чтобы все это получить? – сохраняя спокойствие на лице, спросила Мириям. – Ведь если по первому твоему требованию будет появляться все, что ты хочешь, то тебе и с кроватки подниматься не надо будет. А когда ты вырастешь и у тебя будет свой маленький сынишка, а мама и папа улетят на небо, ты ведь ничего не будешь уметь – только просить все, что твоя душа пожелает. А как же ты своему малышу достанешь все то, что ты сейчас перечислил?
Он задумался: как это мама с папой улетят? Мама иногда надевает такое воздушное платье с оборками и широкой юбкой, наверное, ее может унести ветром; а папа слишком большой и тяжелый, он одет в шерстяной костюм с широким ремнем, застегнутым на толстую бронзовую пряжку и большие сапоги с отворотами. Но он спросил про другое:
– А что надо сделать, чтобы у меня всегда были конфеты?
– На все, что ты перечислил, и на конфеты в том числе, нужны деньги, а деньги нужно зарабатывать.
– А сколько стоит одна конфета? – не успокаивался мальчик.
Мириям рассмеялась:
– Спи давай!
Но он настаивал:
– Сколько?
– Ну, наверное, сантимов пять.
Рядом с их домом двое рабочих разбирали булыжную мостовую. Они таскали булыжники на телегу, а освободившееся пространство приводили в порядок подсыпая песок и щебень, и уже затем этот же булыжник укладывали обратно.
Однажды, когда мужики сделали перерыв в работе и уселись перекусить, Борька подошел к ним и спросил, сколько им платят за каждый камень, что они выкорчевывают из мостовой.
Мужики расхохотались:
– А что, пацан, подработать хочешь? Наверное, девчонка понравилась, хочешь ей конфет купить?
То, что эти дяденьки случайно коснулись его истинной цели – заработать на конфеты – добавило Борьке решимости. Пусть они думают, что это он для девчонки старается, так даже лучше выглядит, почетнее. И он произнес, выпрямившись и заложив руки за спину:
– Да, хочу конфет ей купить.
Хохоту у мужиков прибавилось. На расстеленном платке перед ними лежали ломти ржаного хлеба, куски сыра и круг домашней колбасы. Из глиняного кувшина они наливали себе в железные кружки темное пиво и уже на кураже предложили ему хлебнуть:
– Вот выпьешь пива с нами, возьмем тебя в нашу артель.
Борька смело взял протянутую кружку, но тот, что был старшим из двоих, остановил его:
– Ладно, вот лучше колбаски поешь.
– А если я вам помогать буду, сколько вы мне денег дадите?
Он решил, что так будет правильно разговаривать со взрослыми: прямо скажешь – прямо поймут.
– А ты камень поднять сможешь?
И он тут же продемонстрировал свои способности. Схватил лежащий поблизости булыжник и бегом оттащил его к телеге, только закинуть не получилось – высоко.
Рабочие переглянулись:
– А батька не побьет?
Борька проработал весь день, заработал серебряный лат и, придя домой, гордо положил его на стол перед отцом.
Ему купили целый кулек конфет, и он вначале угостил всех домочадцев, а оставшиеся съел, сидя на полу в своей спальне, впав от наслаждения в прострацию. Когда мама зашла проведать его, он сидел, уставившись в одну точку, с поднятыми, испачканными в шоколаде руками. Этот жест означал, что надо их помыть, но у него не было на это сил.
Отец, немало удивившись такому поведению сына, позволил ему порадоваться, насладиться плодами своего труда, но затем серьезно с ним поговорил. Он не стал его наказывать, но впредь такими вещами заниматься без его разрешения строго-настрого запретил. Зато теперь он стал брать его с собой на работу. Работа, на которую брали Борьку, происходила в лесу, а в лесу для пятилетнего человека есть тысяча вещей, которыми можно заниматься бесконечно: из коры старой сосны можно выточить кораблик-лодочку, вставить в нее палочку-мачту и приделать из промасленной бумаги парус, а в орешнике найдется палка, из которой можно согнуть лук, а из веток потоньше наделать стрел. Одни шишки чего стоят: набрать их побольше и, целясь в дерево, кидать, вырабатывая меткость, – это вообще занятие на целый день.
