Белый, вытянутый прямоугольник, как всегда, вертикален и пуст. Пустота эта, кричащая, не дающая покоя больному, сводит его с ума. Она смотрит на него, заглядывает в Косой переулок, а там, как зверь в кустах, спрятался и сидит первобытный страх, в ожидании выскочить перед бумажной мыслью.
Её заполнили какие-то странные точки и линии. Чёрным по белому, буква за буквой, пустота погибает, а от полноты становится настолько гадко и тошно, что существо, хоть сколь-нибудь способное к самокритике, непременно должно убить себя, дабы смыть с души позор, оставленный им на бумаге. Ходить же с самоубийственным хаосом культурного глобализма теперь кажется ещё более невозможным, чем жить.
Текст кажется настолько шероховатым, что, если полировать его нежными, меланхоличными ручками, можно стереть их в кровь. Однако вместо нанесения увечий своим ненужным рукам я впадаю в депрессию и превращаю в кровавую кашу свой мозг.
Созерцая убожество своей бесталанности, я переживал и всеобволакивающую тревогу, и одностороннее воодушевление, всякий раз рушившееся, подобно надежде на раскрытие парашюта за миг до встречи лицом к лицу с земной твердью.
И каждый раз я падал с огромной высоты горних пределов фантазии на горькую землю без правды, теряясь в бесконечном потоке лжи и почитая себя предателем.
Моя жизнь была монотонна, как боль, и я думал, что это моё естественное состояние, вплоть до того, что не считал возможным написание «Света в конце тоннеля» в принципе. Я видел свою взлелеянную мечту о писательской реализации столь же наивной, как разговоры мечтателей из «Реквиема по мечте».
И вот, вчера… Ах, боже, я не буду описывать всего этого. Скажу лишь то, что я осознал свой стиль как нечто совершенно незаурядное, а себя как Творца, существующего в каждом слове и не существующего вовсе.
Я хотел написать нечто психоделическое, чтобы «размяться» перед романом, а, в итоге, скатываюсь до дневника и даже ощущаю глубочайшее презрение его читателя, которого и быть не должно!
А ведь я придумал его себе. Придумал − и уже восторженно ждал аплодисментов, как вдруг, перед самым хлопком, я понял, что хлопок приготовлялся не в немом восклицании, а в застывшей жалости ко мне и в оправданном желании ударить меня рукой по голове, имитируя «хлопок одной ладони», которого я так и не достиг.
Я начинаю писать нескладно, потому что хочу спать, и всё-таки мне тошно: я сел писать без цели, а сделал дневниковую запись.
11.03.22
Тот же свет. Те же студии, декорации; мёртвые, пустые лица, рассуждающие о чём-то важном; ни от чего не избавляющие антидепрессанты, способные загнать в тупик. Оголтелая, душераздирающая пропагандистская ложь, взывающая к отсутствию внутри человека.
Ложный свет, ревниво дёргающийся край глазной оболочки − Сергей Корицын уже привык. Он знал, что ему не следует злоупотреблять российским телевидением. То, что там называли правдой, он знал изнутри.
Иногда понимание иного даже радовало, но теперь, несмотря на приближающийся конец, всё это снова взяло над ним верх. Отечество вновь с жаром принялось объяснять ему, что Система Корицына − не его изобретение, и снова почва ненавязчиво ушла из-под его ног. Он слушал.
В телевизоре появился знающий человек. Полное, но солидное, не терпящее возражений лицо его внушало уверенность в неприступной правоте его взгляда, куда бы он ни был направлен. Он заглядывает в самые глаза, в самую вашу душу, и надменно смотрит на то ничтожество, которое вы, без всякого сомнения, собой представляете, – в его глазах вы никто и звать вас никак. Его же по злой иронии судьбы зовут Анатолий Геннадиевич Катасонов.
− …по статистическим данным, массовая имплантация населения привела к полному исчезновению в России преступности. Такого ещё никогда и нигде не было. Вы понимаете? В то время, как на Западе нескончаемые грабежи, убийства, акты совершения насилия и прочие зверства, у нас за последний месяц − ни одного нарушения правопорядка, которое не было бы пресечено законом. Вы понимаете, чего мы достигли? Мы пришли к Системе, полностью исключающей совершение любых деяний, направленных против человека! к самой человеколюбивой и гуманистичной системе на планете из всех ныне существующих!
− Да, − кивал молодой ведущий, − теперь у Запада есть, чему поучиться у нас. Благодаря таким героям, как Анатолий Геннадиевич, мы выходим на принципиально новый уровень развития. Россия будущего начинается сегодня!
Откровенно фашистские аплодисменты разразились в зале. Потом – во всей комнате. Сергею стало дурно. Он хлопнул в ладоши, и зомбо-ящик умолк.
Последовательность шоу и передач ничуть не сломалась, наоборот – охи и ахи вдруг снова разразились в тишине Сергея, как гул, возвещающий о прибытии корабля − смех гостей, смех ему незнакомых людей до колик в животе − вот, в чём был весь ужас.
Он не знал, куда ему податься. Закрыл лицо руками. Лёг.
Он и теперь не знал, куда ему деться: непрерывная, как звук в вакууме, какофония не умолкала, умозрительный ум непрерывно тошнило, а сам он лежал, лишь изредка наблюдая за этим облёванным своими мыслями существом.
«Как же я тебя ненавижу!» − вдруг вскрикнуло в нём что-то, оглушительно прорезав волны бездумного хаоса.
Так Сергей реагировал на фантом своего бывшего начальника, непрерывно всплывающий в несвежей голове.
Но всякий раз, когда Сергей начинал мысленно поносить Катасонова, к нему снисходило озарение и он вспоминал, чего ждёт уже месяц… Точно! Он ждёт освобождения!
Его нахождение здесь, в этой стране, сделалось более невозможным, и от этой мысли Сергею стало легче. Несносная тяжесть всего этого безумия обещала остаться позади и уйти в забвение, как страшный сон. О, как же скоро он покинет эту грязную, дикую страну!.. Эта мысль грела Сергею душу, но иногда он забывался и продолжал преглупо страдать.
Но теперь на душе у Сергея снова стало сладко и трепетно от мысли, что всё кончено. Америка обещала ему, и Америка обязательно выполнит своё обещание. А пока ему не следовало думать. Ни о чём. Одна лишь только мысль посетила его чистую голову с тем, чтобы не оставить в ней и следа от тяжёлых дум. Эта мысль была божественна по своей сути.
Рука счастливо потянулась за телефоном. Включила VPN. Нашла Инстаграмм. Нашла Вагнер, Джулию Вагнер.
Другая − нашла член. Он сладко ныл и требовал фотографий модели, как дети требуют вкусностей в магазине.
И Сергей начал листать посты, один за другим. Он то и дело уделял усердно больше внимания проглядывающим сквозь ткань рубашки соскам, округляющимся к вершине лифчика грудям, кискам, прятавшимся за чрезвычайно плотно прилегающими трусиками между тонких, изящных ног.
