© Валерий Свешников, 2019
ISBN 978-5-4493-8731-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Это случилось в раннем детстве, а потому мало что осталось в памяти. Помню только, как однажды я проснулся ночью и обнаружил у себя на груди отпечаток какого-то странного рисунка. Он походил на след, который возникает, если к коже надолго прижать ткань с вышивкой или какой-нибудь предмет.
Так, возможно, и появился этот отпечаток, слегка напоминающий что-то вроде клетки из прутьев или проволоки, а в клетке находился цветок, похожий на ромашку. Он как бы протискивался между прутьями клетки и немного возвышался над ней.
Видимо, в три-четыре года меня уже одолевало любопытство. Я стал искать на рубашке и пододеяльнике что-либо, способное оставить такой след, но ни аппликации, ни похожей вышивки нигде не нашел. Да и откуда этому следу взяться – я ведь не девочка, чтобы на меня надевали рубашонки с вышивкой.
Помню только, что спросил об этом цветке маму, но, что она ответила, как-то забылось, но, кажется, она тоже не могла найти объяснения этой «тайной печати». До сих пор иногда вспоминаю об этом случае и ищу в нем какие-то смыслы.
Одно из ранних «программных заявлений» случилось со мной в два-три года.
Судя по воспоминаниям родителей, это произошло еще до войны. Моя тетя Екатерина Александровна была деланно участливой и казалась заботливой родственницей. Так, однажды, как рассказывали родители, тетя Катя спросила меня перед уходом: «Что тебе принести в следующий раз?»
Все понимали, что это вопрос риторический и ответ на него не имел никакого значения. Он рассчитан на то, что я забуду, о чем попросил.
Однако я верил в справедливость! И ждал исполнения высказанного желания, поэтому заявил: «Принеси „ябика и ибки“». В переводе на человеческий язык мне хотелось яблока и рыбки.
Как часто бывает у взрослых, моя тетя забыла о своем предложении. Но я при новой встрече старательно смотрел на руки моей родственницы в надежде, что наш уговор исполнится.
Правда, произнес только: «Ябико?» Поэтому при нашем расставании с тетей уж не было больше ни вопросов и ни обещаний.
Удивительно то, что и до сих пор я больше всего люблю всякую рыбу, а из фруктов – яблоки. Оказывается, пищевые предпочтения человека могут проявляться довольно рано. А посему родным и родственникам стоит прислушиваться к просьбам детей – они, можно сказать, бывают программными.
В нашей семье не встречалось истовых приверженцев какой-либо веры. Самым верующим считался, пожалуй, дед – Александр Алексеевич Свешников. Дедушка выделялся глубокой внутренней верой, почти как старообрядец.
Вообще-то, в предвоенное время все считались атеистами, хотя и вынужденно. Атеистами числились и мои родители. То есть они не ходили в церковь, но тайком пекли и святили куличи, не постились, да и не было в этом особой нужды, так как не всегда можно было достать скоромного – мяса любого вида. Большие церковные праздники, конечно, знали и помнили.
Меня крестили, но тайком, на дому, приходящим священником.
В церкви я бывал, главным образом, с нашими соседками. На первом этаже дома жила Маша (Красильникова) – бывшая монашенка. Вот эта женщина чаще других и водила меня в церковь.
Посещение церкви в те времена обозначало путешествие на окраину города на одно из кладбищ. Все потому, что в Вологде городские церкви власти позакрывали и устроили в них склады, фабрики и разные мастерские. И только на кладбищах еще действовали храмы. Поэтому ближняя от нас церковь находилась довольно далеко – на Горбачевском кладбище. Вот туда, в Лазаревскую церковь, и водила меня монашенка Маша.
Однажды, когда мы вернулись со службы, мама спросила, что интересного я увидел и узнал. Говорят, я ответил, что видел бога и он вертелся на одной ножке!
Изумлению окружающих не было предела. Я как мог объяснил смысл своего заявления, но так и оставалось для всех непонятным, кого же я видел.
На следующий раз, когда мы пришли в церковь, Маша попросила показать бога, которого я увидел неделю назад. И я показал на… вентилятор, который неторопливо вращался под действием теплого воздуха, выходящего из церкви.
Все стало ясно. Я видел «бога, вращающегося на одной ножке», потому что вентиляторов я до сих пор не видывал – у нас их нигде пока не встречалось. А этот единственный оказался сломанным и вращался от легкого сквозняка.
Теперь стало понятно, что только прогресс и наука иногда разрушают наши религиозные представления. Но иногда они же и вводят в заблуждение, если знания неполноценны или наивны.
Это произошло в раннем детстве, когда я уже выполнял разные поручения. Разнообразных просьб и заданий иногда появлялось по нескольку в день. То надо было сходить к кому-либо из соседей и что-нибудь принести или отнести, передать просьбу или выполнить задание такого же рода, не требующее строгой последовательности действий.
С шести-семи лет нам приходилось исполнять множество подобных поручений. Имелись главные, или постоянные, заботы о «воде, дровах, помоях» – то есть что-то сделать по дому – принести или вынести.
Случались нам поручались разного рода покупки продуктов, иногда с длительным стоянием в очередях. Короче, подобных дел всегда находилось много. А вот как ты справишься с ними, зависело от твоей смекалки, ловкости и даже изворотливости.
И вот однажды мама поручила мне сразу два дела, тем более что дома, в которые при этом надо было зайти, располагались поблизости друг от друга. Мама меня попросила отнести соленую треску моей бабушке Марии Ильиничне, а потом зайти к Эрне Колпаковой, жене папиного сослуживца, и взять у нее березовых углей для самовара.
Я же рассудил так. Если иду в те края, то, пожалуй, заодно обменяю книги в библиотеке. Она располагалась почти по пути моего следования. Это меня и сгубило. Книги я обменял и оказался не у начального пункта назначения, а у конечного.
А какая разница? Я быстро отдал треску вполне обеспеченной и безбедно живущей Эрне, а к бабушке заявился за углями.
Нельзя сказать, что бабушка бедствовала, но то, что вся их семья – бабушка, ее дочь Галина и двое ее детей, жили на одну зарплату Галины – электрика с вагоноремонтного завода, говорило само за себя. Да и эту рыбу мама передавала, чтобы помочь им хоть чем-то.
Когда я принес угли и передал привет от бабули, мама меня встретила таким выразительным молчанием, что я мгновенно понял, что совершил тяжкий проступок. Мама долго молчала, а потом спросила: «Ты хоть понимаешь, что наделал? Эх ты, горе-помощничек!»
Если бы кто-либо мог понять всю глубину моего раскаяния! Мне стало так стыдно, что и передать трудно. Тогда я дал себе слово больше не поступать так безответственно.
