«Вы можете говорить, что хотите, – это свободная страна». Мы произносим и слышим эту фразу слишком часто, чтобы задуматься о ее смысле; мы считаем его очевидным, не требующим объяснений, не составляющим проблемы ни для нас, ни для нашего собеседника. В известном смысле, свобода – как воздух, которым мы дышим. Мы не спрашиваем, что такое воздух, не тратим времени на обсуждения, споры, мысли о нем. Если только не окажемся в набитом людьми помещении, где трудно дышать.
В этой книге я собираюсь показать, что понятие, которое мы рассматриваем как очевидное и ясное (если вообще его рассматриваем), отнюдь не является таковым; что его внешняя понятность происходит исключительно от частого употребления (и, как мы увидим, злоупотребления); что оно имеет долгую и пеструю, редко вспоминаемую историю; что оно гораздо более неоднозначно, нежели мы готовы признать; что, одним словом, в свободе не все так уж ясно с первого взгляда.
Вернемся на минуту к фразе, с которой мы начали. Что она нам сообщает, если слушать внимательно?
Во-первых, она сообщает, что в условиях свободы вы и я вправе делать то, что в других условиях было бы либо невозможно, либо рискованно. Мы действительно можем делать то, что хотим, не боясь, что нас накажут, посадят в тюрьму, будут пытать или преследовать. Однако отметим, что эта фраза ничего не говорит о том, насколько эффективно окажется наше действие. «Свободная страна» не гарантирует ни того, что наши действия будут успешны, ни того, что с нашими словами согласятся. Более того, наша фраза неявно предполагает, что истинность или мудрость наших высказываний не является условием их произнесения; и что действие не обязано быть разумным, чтобы быть дозволенным.
И тем самым фраза сообщает нам еще и то, что находиться в свободной стране – значит совершать поступки под свою ответственность. Человек свободен преследовать (и в случае удачи достигать) собственные цели, но он также свободен потерпеть неудачу. Первое идет заодно со вторым, в одном комплекте. Будучи свободны, вы можете быть уверены, что никто не запретит действие, которое вы хотите предпринять. Но нет никакой гарантии, что то, что вы хотите сделать и делаете, принесет вам ожидаемую – или какую бы то ни было – выгоду.
Наша фраза предполагает, что в создании и обеспечении вашей свободы важно лишь одно – чтобы «свободное общество», то есть общество свободных индивидов, не запрещало вам действовать согласно вашим желаниям и воздерживалось от того, чтобы карать вас за такие акты. Однако здесь ее сообщение становится неточным. Отсутствие запрещения или карательных санкций и правда является необходимым условием для действия в соответствии с собственными желаниями – но не достаточным. Вы можете быть свободны уехать из страны, когда захотите, – но не иметь денег на билет. Вы можете быть свободны искать образование в выбранной вами области – но обнаружить, что там, где вы хотите учиться, для вас нет места. Вы можете хотеть работать по интересующей вас специальности – но обнаружить, что таких вакансий нет. Вы можете сказать то, что хотите, – лишь затем, чтобы осознать, что не можете сделать так, чтобы вас услышали. Таким образом, свобода – это не только отсутствие ограничений. Чтобы что-то делать, нужны ресурсы. Наша фраза не обещает вам таких ресурсов, но утверждает (ошибочно), что это не имеет значения.
Из нашей фразы с помощью дополнительных усилий можно вычитать еще одно сообщение. Это тезис, который в нашей фразе не утверждается, не отрицается, явно или неявно, но просто предполагается как данность, как допущение, принимаемое без дискуссий. Наша фраза предполагает как данность, что, получив такую возможность, человек действительно «скажет что пожелает» и «сделает что пожелает». Иными словами, что индивид является (как бы «по природе») подлинным источником и хозяином своих поступков и мыслей; что предоставленный в собственное распоряжение человек будет лепить и формировать свои мысли и действия произвольно, согласно своим собственным намерениям.
Этот образ индивида, ведомого своими мотивами, образ индивидуального действия как намеренного или интенционального действия, действия «авторского», можно принять за данность, потому что он прочно укоренен в обыденном сознании общества нашего типа. Мы действительно именно так думаем о людях и их поведении. Мы спрашиваем себя: «Что он имел в виду?»; «Чего он добивался?»; «Ради чего он это сделал?» – тем самым предполагая, что действия суть результат намерений и целей актора и, чтобы «понять» какое-то действие, достаточно найти подобные намерения и цели. Поскольку мы убеждены, что мотивы человека суть причина его действия, то мы также предполагаем, что полная и нераздельная ответственность за действие лежит на его исполнителе (при условии что он или она не были «принуждены» сделать то, что они сделали, то есть что они были свободны).
Поддержанные обыденным сознанием (то есть мнениями всех остальных), наши убеждения кажутся нам настолько хорошо обоснованными – более того, самоочевидными, что в общем мы воздерживаемся от исследовательских вопросов относительно их истинности. Мы не спрашиваем, откуда, собственно, взялись эти убеждения и какого рода опыт подкрепляет их достоверность. Поэтому мы можем проглядеть связь между нашими убеждениями и совершенно специфичными чертами нашего собственного – западного, современного, капиталистического – общества. Мы можем остаться (и действительно остаемся) в неведении относительно того, что опыт, снабжающий наши убеждения все новыми и новыми подтверждениями, основывается на правовой системе, которую конкретное общество установило для человеческой жизни. Именно эта конкретная правовая система назвала индивидуальное человеческое существо субъектом прав, обязанностей и ответственности; именно она считает индивида – и исключительно индивида – ответственным за его действия; именно она определяет действие как такое поведение, которое своей конечной причиной и объяснением имеет намерение актора. Именно эта конкретная правовая система объясняет случившееся целью, которую поставил перед собой актор. Опыт, непрерывно подкрепляющий наши убеждения, создан, разумеется, не правовой теорией (большинство из нас никогда о ней не слышали), но вытекающей из этой теории практикой – индивиды подписывают контракты от своего имени, берут на себя обязательства, несут ответственность за свои действия. Мы видим, как это происходит повсеместно и непрестанно; и поэтому у нас нет ни малейшего шанса заметить специфичность происходящего. Мы смотрим на это скорее как на проявление «природы вещей», универсальной, неизменной «сущности» человеческого рода.
