«Как же так? – наверняка спросите вы. – Мы просили вас выступить на тему “Женщины и литература”! При чем здесь своя комната?» Постараюсь объяснить. Когда мне предложили поговорить о женщинах и литературе, я отправилась к реке и, сидя на берегу, стала размышлять. Можно произнести пару слов о Фанни Берни>2, упомянуть о Джейн Остен, воздать должное таланту сестер Бронте. Перед мысленным взором возник усыпанный снегом дом пастора Бронте в Хауорте>3. Далее добавить несколько остроумных замечаний о мисс Митфорд>4, коснуться творчества Джордж Элиот>5 и не забыть про миссис Гаскелл>6. Казалось бы, вот и все! Однако, если вдуматься, в названии лекции «Женщины и литература» кроется множество смыслов. Возможно, вы хотите услышать мои мысли о женщинах вообще. Или о женщинах-писательницах и об их литературных произведениях. А может, мне следует рассказать о женщинах и книгах, которые им посвящены? А если иметь в виду, что три эти аспекта неразрывно связаны между собой, стоит осветить заданную тему, учитывая их все?
Когда я начала рассматривать тему лекции с позиции объединенного подхода (он показался мне наиболее интересным), то обнаружила в нем существенный недостаток. Я не смогу прийти к какому-либо определенному заключению. Я не смогу исполнить первейший долг лектора, который видится мне в том, чтобы после часового выступления вручить каждому слушателю крупицу непреложной истины, дабы она веки вечные хранилась где-то в тетради, брошенной на каминной полке. Единственный вывод, к которому я пришла, касался частного вопроса: «Если женщина собралась стать писательницей, ей необходимы деньги и своя комната». При этом фундаментальные проблемы истинной сути женщины и истинной сути литературы остались бы нераскрытыми. Эти два вопроса – женщины и литература – так и останутся без конкретного вывода. Они, на мой взгляд, не имеют однозначного решения.
Зато в качестве компенсации постараюсь растолковать вам, каким образом я пришла к умозаключению о деньгах и своей комнате. Сейчас я стану развивать свою мысль тем же путем, что позволил мне прийти к данному выводу. Возможно, если я озвучу без всяких прикрас суждения и предрассудки, скрывающиеся за этим высказыванием, вы увидите, что некоторые из них имеют отношение к женщинам, а другие – к литературе. В любом случае, поскольку предмет обсуждения крайне деликатный (а вопрос пола именно таков), на стопроцентную откровенность рассчитывать не приходится. Можно лишь надеяться, что вам приоткроют логику рассуждений, которые привели к той или иной точке зрения. Замечая недомолвки, предубеждения, наконец, причуды рассказчика, слушатели сумеют сделать собственные выводы. В данном случае художественный вымысел ближе к правде, чем реальный факт. А поскольку я и сама писательница, вот вам рассказ о двух днях, предшествовавших моему приходу сюда. О том, как, придавленная бременем непростой задачи, возложенной на мои плечи, я тщательно все обдумала и умудрилась найти решение!
Полагаю, излишне говорить, что рассказ – лишь плод моего воображения. Название Оксбридж>7, равно, как и Фернхем>8, выдумано. Местоимением «я» обозначается не существующее в реальности лицо. И хоть я выстрою перед вами грандиозный обман, все же в нем может оказаться некоторая толика правды. Ваша задача – найти эти самые крупицы истины и решить, стоят ли они, вместе или по отдельности, того, чтобы их сохранили. Если нет, вы, несомненно, выбросите все это в мусорное ведро и забудете.
Итак, недели две назад, погожим октябрьским днем я (зовите меня Мэри Бетон, Мэри Сетон или Мэри Кармайкл. Впрочем, можете вставить сюда любое другое имя – это неважно) сидела на берегу реки и предавалась размышлениям. Непростая тема лекции – женщины и литература, – порождающая массу споров и противоречий, а также необходимость подведения в конце выступления какого-то определенного итога, – все это давило тяжким грузом. Слева и справа листва кустарника, словно объятая пламенем, полыхала осенним золотом и багрянцем. На противоположном берегу в неизбывной печали склонились над водой плакучие ивы, распустив свои длинные волосы. В воде причудливо отражался то кусочек неба, то часть моста, то яркая листва кустарника. Вот по реке проплыл на лодке студент, но потревоженные веслами изображения вновь вернулись на место, словно и не было никакой помехи. Предаваться мыслям на берегу реки удавалось особенно хорошо, и время бежало незаметно. Я бесцельно смотрела на воду, как вдруг, тихонько движимая течением, в реке блеснула мысль (назовем сей феномен громким именем, хотя он того пока и не заслуживает). Шли минуты, мысль покачивалась туда-сюда посреди зыбких отражений и водорослей, проглядывающих сквозь прозрачную воду. И вдруг клюнуло! Мысль неожиданно приобрела ясные формы и очертания. Теперь самое главное потихонечку выудить ее из воды. Наконец, мой улов лежит на берегу. Сколь же невзрачной и мелкой показалась мне эта мысль при ближайшем рассмотрении! Хороший рыбак такой улов выкинет обратно в воду. Что толку в эдакой мелочи? На один зуб не хватит. Пускай рыбешка сначала подрастет, нагуляет жирка…
Не стану сейчас говорить, в чем заключалась мысль, – внимательные слушатели все сами поймут по ходу рассказа. Несмотря на скромный масштаб, мысль обладала одним характерным свойством: очутившись в сознании, она загадочным образом преобразилась, став интересной и важной. Призывно сверкающая мысль носилась в голове, порождая массу идей и заставляя действовать немедленно. Вот почему вскоре я почти бегом пересекала лужайку. Внезапно впереди возник незнакомец. Правда, я не сразу догадалась, что размахивающий руками любопытный субъект в визитке и парадной рубашке пытался привлечь мое внимание. Его лицо выражало гнев и ужас. На выручку пришла интуиция: это университетский педель>9, а я женщина. Я шла не по дорожке, а по газону, на который допускались исключительно студенты и преподаватели. Таким, как я, следовало ходить по гравийной дорожке.
Цепочка умозаключений выстроилась буквально за пару секунд. Стоило мне сойти с травы на дорожку, как педель спокойно опустил руки, а его лицо более не выражало гнева. И хоть идти по гравию было менее приятно, ничего страшного не случилось. Я могла попенять сотрудникам и студентам учебного заведения, к территории которого вот уже три столетия относился злосчастный газон, лишь на то, что из-за этого происшествия моя мысль внезапно скрылась в неизвестном направлении. Сейчас уже и не вспомню, в погоне за какой идеей я столь неосмотрительно нарушила правила.
